– К вам пришла леди Эвелин Дарлингтон, мистер Хардинг. Утверждает, что ей назначено, но я…

Эвелин услышала тихий голос за дверью, скрип кресла, и наконец дверь распахнулась.

В проеме стоял Джек. На нем был безупречно сшитый костюм, темно-синий сюртук подчеркивал широкие плечи. Эвелин подумала, что сегодня у него очередное слушание в Олд-Бейли. Знакомый завиток вьющихся каштановых волос упал на лоб, словно Джек нарочно уложил его так, чтобы стать еще обворожительнее.

Бездонные изумрудные глаза на загорелом лице приковывали взгляд.

Джек оглядел Эвелин с ног до головы и усмехнулся.

У нее затрепетало сердце.

– Все в порядке, Макхью, – кивнул он коллеге. – Я всегда рад леди Эвелин.

Служащий кивнул, и Эвелин передала ему плащ. Дверь закрылась.

Эвелин неловко стояла в комнате Джека, оглядываясь по сторонам. Тут все выглядело даже солиднее, чем в кабинете ее отца. Она отметила массивные полки, заставленные книгами по юриспруденции, и стопки дел, сваленные на столе из красного дерева. На полу лежал роскошный пушистый ковер с турецким узором. За столом был каменный камин, который как раз собирались разжечь, на каминной полке – бюст сэра Томаса Мора, одного из самых известных деятелей «Линкольнз инн», которому Генрих VIII велел отрубить голову за отказ признать короля верховным главой английской церкви.

– Я как раз собирался сегодня к вам зайти, – сказал Джек. – Хотел убедиться, что все в порядке. Как отец?

– Хорошо. Встал раньше меня и сейчас читает лекцию в университете.

Джек шагнул ближе и коснулся забинтованной руки Эвелин.

– А как вы? Болит рука?

Ее сердце забилось быстрее от прикосновения его пальцев.

– Уже меньше.

– Вы принимали настойку опия, как посоветовал доктор Мейсон?

Эвелин наморщила нос.

– Нет, терпеть ее не могу. От нее у меня мысли путаются.

Губы Джека чуть дрогнули.

– А многие находят такое воздействие весьма целительным, хотя я ничуть не удивлен вашей неприязнью к этому снадобью. Вы всегда любили думать.

Эвелин выпрямилась.

– Вы собираетесь все время напоминать мне о прошлом?

На губах Джека играла легкая улыбка.

– Почему бы и нет? Вы ведь сами сказали, что ваши воспоминания обо мне по-прежнему яркие.

Ее щеки залила краска.

– Мистер Хардинг, я…

– Просто Джек. Вы всегда называли меня так.

– Да, но это было много лет назад, когда…

Джек поднес руку Эвелин к губам и поцеловал ее пальцы. Ее сердце заколотилось. Его губы требовательно и в то же время нежно коснулись кожи. Он поднял голову, и его зеленые глаза блеснули. Сквозь наполовину раздвинутые шторы струился солнечный свет, озаряя его лицо, и Эвелин поразило его необыкновенно серьезное выражение.

– Я был в ярости от того, что вас ранили, – сурово произнес он. – Поймай я нападавшего, отколотил бы его как следует.

Эвелин с трудом сглотнула. Смущенная пристальным взглядом Джека и необычно серьезным тоном его голоса, она отвернулась и подошла к большому окну.

– Я хотела поблагодарить вас за помощь. Вы сделали намного больше, чем требовалось от вас…

Большая рука Джека коснулась ее плеча.

– Пожалуйста, Эви. Но скажите, почему вы здесь?

Эвелин обернулась и подняла голову, чтобы взглянуть Джеку в глаза, так близко он подошел. Она не сомневалась, что он знает правду, и не стоит пытаться усыпить его выражениями благодарности, пусть даже они и искренние.

– Отец передумал и согласился, чтобы вы взяли дело мистера Рэндольфа Шелдона, – выпалила Эвелин.

– Правда?

– Да, – чуть слышно произнесла она. Ее голос внезапно охрип.

Джек сделал шаг ближе. Стоя спиной к окну, Эвелин чувствовала себя как пугливая лань, загнанная в угол большим и опасным хищником.