– С четверть часа, если повезёт, – ответил Штернер.

– С четверть так с четверть, – ответил Никифор. – Сосну малость… Всю ночь ребятёнок спать не давал. Простыл, сердешный…

Штернер поглядел по сторонам. Улица была почти пуста. Лишь несколько фигур мелькнули в снежной дымке. Из труб над заснеженными крышами вился к сияющим небесам беспечный печной дымок.

– Пойдёмте… – позвал он Татьяну.

Та стояла, ни жива, ни мертва.

– Боитесь?

– Боюсь… – ответила еле слышно.

Он взял девушку за руку, и вместе с ней двинулся к чугунным воротам.

По-морозному затрещал под ногами снег. Где-то во дворе, за витыми прутьями запертой калитки, залаяла собака. Не успели молодые люди подойти к ограде, как из заднего двора появился седой бородатый старик, видимо, дворник, в наброшенном на плечи старом овечьем тулупе. Не отперев калитку, молча поглядел исподлобья на незваных гостей.

– День добрый! – улыбнулась ему Татьяна.

– Чего желают господа? – строго спросил он.

Гости переглянулись:

– Мы к Пушкину, – официальным тоном объявил Штернер. – К Александру Сергеевичу.

Но дворник и на этот раз не спешил отпирать засов. За домом продолжался надрывный собачий лай.

– Цыть, Цезарь! – крикнул он жёстко. Собачий лай оборвался, превратившись в нетерпеливое поскуливание.

– Нет его здесь! – наконец ответил старик.

– А скоро ли будет? – поинтересовался Штернер.

– Кто ж его знает, барин? Четвёртый год, поди, как здесь не живёт.

– Как не живёт?! – изумлённо воскликнул Атаназиус.

– Уехали они с женой из Москвы. С тех пор ни разу не приезжали…

– А куда уехали?… – в растерянности спросил Штернер.

– Об этом мне не докладывали… Может, фрау Анхель в курсе…

– Кто это фрау Анхель?

– Анна Гансовна, наша экономка.

– А можно её увидеть?

– Чего ж нельзя?… Входите! – разрешил на это раз дворник, отпирая калитку. – Вы кто, прошу прощенья, будете?

– Скажите, что книгоиздатель Атаназиус Штернер из Германии… Со своей невестой.

Татьяна тут же вспыхнула, но осознав неопределённость ситуации, смолчала.

Впустив гостей во двор, дворник запер калитку и провёл их к особняку.

– Ждите, передам…

А сам скрылся за тяжёлой дубовой дверью парадного подъезда. Над низким крыльцом висел, будто в воздухе, изящный металлический навес, сплетённый по бокам из витых чугунных прутьев.

Рядом с подъездом сидел у собачьей будки на цепи рыжий лохматый пёс с добродушной мордой – настоящий «дворянин» дворянской усадьбы. Увидев гостей, он гостеприимно завилял пушистым хвостом и уже залаял повеселее.

– Свои, Цезарь! – успокоил его Штернер.

Татьяна достала из дорожной котомки остатки пирога и бросила их псу.

Тот обнюхал угощение, но не поспешил его съесть, а улёгся рядом на снег и только тогда распробовал.

Со всех сторон просторный дом окружал небольшой уютный сад, припорошенный инеем. Деревьев было много, а вдоль ограды белели ягодные кусты. Внутри сада, у резной беседки, в которой наверняка летом хозяева пили самоварный чай и вели светские беседы с гостями, стояла снежная баба – с картофельным носом, глазами-углями, закутанная в деревенский платок, из-под которого торчала прядь волос из пакли.

– Какая смешная! – рассмеялась Татьяна. – Мы в своём дворе, в Вязьме, тоже лепим такую же каждую зиму. А у вас, в Германии, снежных баб лепят?

– Там лепят снеговиков, – ответил Атаназиус, – с огурцом вместо носа. Иногда с усами и бородой, с тростью или зонтом в руке, но обязательно в котелке.

Татьяна обвела взглядом дом и флигель:

– Хорошие хоромы у Александра Сергеевича! Большие, просторные!

– И тёплые, наверное, – согласился с ней Штернер, обивая от холода один носок сапога о другой.