Он замолчал, досадливо слушая собседника, и вздохнул:

– А я скажу вам, что делать! Во-первых, брюки с него снимите…

– О? – поднял брови Покровский, заинтересованно повернувшись к нам от плиты.

Петрик стрельнул в него сердитым взглядом, прикрылся плечиком и продолжил в трубку:

– Да не в трусах, боже мой, и уже тем более не в плавках, конечно же! Обычные джинсы, лучше всего голубые, но не вываренные, без потертостей, прорех и заплат, не зауженные, не мешковатые – классика. И белая хлопковая рубашка навыпуск, слегка оверсайз… От какого костюма?! Под костюм надевают сорочку, это совершенно другое! Рубашка, я сказал! Две верхние пуговки расстегнуть, рукава подкатить. На ноги белые кроссовки нонейм, чтоб дорогими брендами бедному электорату глаза не мозолить. И никаких часов! Из аксессуаров – только обручальное кольцо. Пришлете фото, я посмотрю. – Петрик отлепил мобильник от уха, тюкнул лаковым ноготком по сенсорному экрану, отключая связь, и пожаловался мне: – Темные люди! Хотят, чтобы стильно, демократично – и вашим, и нашим, а у самих никакого представления о золотой середине.

– А мне велели новые слова для старой песни сочинить, – поделилась я. – Помнишь – «Шаланды, полные кефали, в Одессу Костя привозил…».

– Логично. – Петрик развеселился. – Кандидата зовут Константин Николаевич, встречается он с избирателями в порту – тут соответствующее музыкальное сопровождение нужно! И что за текст ты написала?

Я откашлялась и напела:

– Жизненно, – одобрил, захлопнув книжку, Караваев. – А дальше как?

– Дальше я еще не придумала, но в финале будет так:

– Тогда надо ему, пожалуй, еще крест на шею надеть, – подумал вслух Петрик. – Для полноты образа народного заступника! Только не золотой, а серебряный, можно с чернением, и не на цепи, а на шнурке-гайтане. – Он снова прилепил к уху телефон, спеша проинструктировать своих «котиков».

– Вот, видишь? – отложив книжку, чтобы взять нож и вилку, обратился Караваев к Покровскому. Тот как раз поставил на стол большую чугунную сковороду с глазуньей, красиво притрушенной сухими прованскими травами. – Мы присутствуем при том, как творится история!

– Не преувеличивай, это не выборы президента, – миролюбиво ответил Артур и, мягко забрав у договорившего Петрика мобильный, отеческим шлепком по попе направил его к столу. – Давайте завтракать. Кто хочет, к яичнице есть вяленые помидоры и буженина, они в холодильнике.

– А буженины в холодильнике нет, – сообщил Эмма, уже убравший в карман наушники.

В его голосе звучало отчетливое сожаление.

– А где же она? – спросил наивный Покровский.

Я, Петрик и Караваев – умудренные опытом! – дружно фыркнули, прекрасно зная ответ.

– Здесь. – Эмма погладил себя по животу. – Мне ночью очень есть захотелось…

– Тогда могу колбаску порезать, – предложил Покровский и, встав, потянулся к холодильнику.

– Сиди, – дернул его за фартук Петрик.

– Колбаски в холодильнике тоже нет, – уверенно напророчила я.

– Хочешь знать, где она? – посмотрел на Артура Караваев.

А Эмма ничего не сказал, только снова погладил себя по животу и сделал грустную мордочку.

– Может быть, ты огласишь весь список того, чего уже нет в холодильнике? – присев, спросил Покровский. – Чтобы я знал, какие запасы необходимо пополнить.

– Пополняй все, – не дав ответить слегка смущенному братцу, посоветовала я. – Считай, что тут на постое не пять мирных граждан, а целая рота солдат.

– Вот, кстати! – оживился Караваев. – Помнится, у роты были захватнические планы – все хотели на морскую прогулку. Не пора ли?