Он был удивительно красив и изящен, принц Ломбардио Монтойя. Его короткий дублет с отрезной баской и высокими валиками на плечах был из редкостного снежно-белого бархата и усыпан множеством алмазов, горевших в свете свечей так, что глазам становилось больно. Ниспадающий со спины красивыми складками плащ-упелянд сиял золотыми и пурпурными нитями и оторочкой меха чернобурки. Шоссы обтягивали его изящные и крепкие ноги столь модно, что по строю приживалок прошелестел восторженный вздох, а гульфик выпячивался так, что казалось, будто он живет жизнью, отдельной от жизни своего господина. После неприличных рассказов Ченцы я поняла, что именно мужчины покоят в этих гульфиках, в другой раз я бы посмеялась, но сейчас меня словно сковало цепями непередаваемого ужаса. Лицо принца дышало красотой и изяществом, он был полностью выбрит согласно столичной моде, длинные черные кудри, схваченные золотым обручем, сияли в свете свечей. Темно-зелеными глазами он окинул залу и всех людей, присевших перед ним в почтительном поклоне, и решительно направился к матушке.

– Благоговейно целую ваши руки, принц, – склонила голову моя мать.

– О домина Катарина, я осмелюсь ответить тем же, – принц изобразил изысканный поклон и взял в свои ладони руки матери, поцеловал их поочередно. – Все слухи о вашей красоте и изяществе, что ходят в столице, лгут, я вижу это. Ибо вы стократ прекраснее любых слухов. Я даже не могу поверить, что вы, блаженнейшая домина, мать сих взрослых юношей! – и принц улыбнулся Франко и Фичино.

– Вы слишком добры ко мне, ваше высочество, я лишь бедная вдова и ваша покорная слуга. Прошу простить, что мы не сумели должно подготовиться к вашему приезду…

– Полно, алмазная синьора, я сам виноват, что не предупредил вас о своем визите заранее. Но, признаться, мне просто хотелось навестить вас по-дружески, без церемоний, ведь мы были хорошими друзьями с вашим покойным мужем…

– Благодарю вас за память о нем, ваше высочество, – мать всегда была образцом учтивости.

Принц снова поцеловал ее руки и сказал:

– Позвольте мне сопроводить вас на ваше место за столом, прекрасная хозяйка прекрасного кастильона.

– Почту за честь, ваше высочество, – опустила ресницы мать и покорно положила ладонь на расшитую золотом манжету принца.

Проводив мать, принц Ломбардио весело глянул на моих братьев:

– О, да вы настоящие кавальери с крепкими руками и широкими плечами, вы пошли статью в вашего благородного отца! Так сядем же и поднимем первый кубок за этот дивный замок и его высокородных обитателей!

Принц сел в почетное кресло, дождался, когда виночерпий нальет ему полный кубок, и поднял его со словами:

– Эввива кастелло Пьетра-делла-Чьяве, эввива прекрасной домине Катарине и ее благородным сыновьям!

– Эввива! – громогласно воскликнули спутники принца.

Да. Тут я вынуждена оговориться. Принц, разумеется, был не один, его сопровождала целая кавалькада знатных и роскошно одетых юношей, один краше другого. Но в первые моменты я была так сосредоточена на зловонии, волнами исходящем от принца, что не обратила на них внимания. А теперь я установила точно: вонял только принц. От людей его свиты исходил обыкновенная смесь человеческих запахов: пот, духи, винный перегар, гнилые зубы… Это немного смягчало ощущение того, что с нами за стол села Смерть в облике высокородного юноши.

Нет, разумеется, я и моя менторша сидели в самом дальнем углу женского стола. Обо мне никто не вспомнил, как о дочери Томмазо Азиттизи, словно меня просто не существует. От этого унижения и оттого, что вся зала воняла мертвечиной, мне кусок не лез в горло. Я взяла кисть красного винограда и медленно ощипывала ее, отправляя в рот ягоду за ягодой. Их кисло-сладкий вкус заглушал дурноту, которая подступила к горлу.