Куски я нарезала косо и крупно, ведь я в первый раз это делала! Было ужасно приятно сознавать себя не просто сопливой малолеткой, но и девочкой, которую уважают.

Ченца полила мой ломоть маслом, положила сверху сыру, а сама принялась увлеченно грызть рыбину, поминутно задавая мне вопросы о моей жизни в кастильоне.

– Там ужасно скучно, – сказала я кормилице. – Целыми днями я только и делаю, что учу Священную историю и вышиваю для матушки гобелен. Ченца, неужели так и пройдет вся жизнь, в таких скучных делах?!

– Ах, милая детка, тут ничего уж не поделаешь! – развела руками Ченца. – Родилась ты женщиной – познай покорность, труды и болезни, такова воля Великого Спящего и Его Первосвященника. Ничего! Ты скоро превратишься в девушку, и к домине Катарине будут приезжать знатные джиоване – просить твоей руки. Выйдешь замуж, станешь госпожой в каком-нибудь почтенном доме, будешь рожать детей каждый год – вот и пройдет скука!

– Я не хочу замуж! – испугалась я. – Если все джиоване похожи на моих братцев, лучше оставаться незамужней!

– Это ты сейчас так говоришь, – улыбнулась Ченца, – Но когда в твоем сердце проснется весна, ты только и будешь ждать весточки от возлюбленного, каким бы он ни был! И с радостью наденешь свадебный венок, потому что никакая женщина не может жить одна, так задумано Великим Спящим! Я, хоть и почти старуха, – мне двадцать восемь лет, представь! – собираюсь снова замуж!

– Ты выходишь замуж? – я не могла поверить своим ушам. Мне казалось, что у Ченцы и без того прекрасная жизнь, на что ей еще и муж?

– Да, этой осенью, – беспечно молвила она. – Я выдержала положенный вдовам срок и решила – будь что будет, выйду за Констанцо Скинелли! Он давно на меня глаз положил, и то сказать – я работящая, никогда без дела не сижу, да и дом у меня полная чаша. А у него – ферма, долги за скот он кастильону выплатил еще в прошлом году, так что станем жить для себя и своих детей. Уж очень мне опять родить хочется – мой первый ребеночек родился мертвым, меня тогда и взяли кормилицей в замок…

– У тебя был ребенок? – ахнула я.

– Да, малютка вошел в этот мир, уже пребывая в мире другом, – вздохнула Ченца. – Повитуха вытягивала его из моего чрева щипцами и раздавила головку. Она, конечно, потом повинилась передо мной, но дитя-то не вернешь! Ох, как я тосковала первые недели, глядя на пустую колыбельку, волчицей выла, волосы на себе рвала! Но потом родилась ты, в замок потребовалась кормилица, и я успокоилась и воспряла духом, как только твой жадный ротик присосался к моей груди. Это были лучшие дни моей жизни, когда я кормила тебя!

– Для меня тоже, – тихо сказала я. – Почему ты никогда не говорила мне, что была замужем?

– Да потому, что мой тогдашний муженек не стоил и упоминания о нем! – Ченца рассмеялась. – Только и делал, что пил граппу да играл в кости! В постели от него толку было мало, дружок его редко поднимал голову…

– Какой дружок? – недоумевающе посмотрела на Ченцу я. – Твой муж брал в постель еще и своего дружка?

Ченца захохотала:

– Ох, детка, неужто ты не знаешь, что у каждого мужчины есть в штанах дружок, без которого мужчина – и не мужчина вовсе! Они называют его удом и чуть ли не с детства принимаются меж собой мериться – у кого длиннее? Когда мальчикам исполняется лет двенадцать, их уды начинают просить женщину, а поскольку ни одна женщина не глядит на таких сопляков, им приходится помогать себе собственной рукой.

– Я не понимаю, Ченца…

– Маленькая доминика, ты что, никогда не видела, как моются твои братья или мочатся мужики во дворе замка?! Никогда за ними не подглядывала?!