Для меня-то как раз нет ничего удивительного в том, что твой сын привязался ко мне. Меня дети любят. Любят до тех пор, пока в эти чувства не вмешаются взрослые, то есть родители. Увидев, что их ребенок относится к чужому человеку лучше, чем к ним, ревнивцы-родители начинают воздействовать на психику ребенка. Ну, ясно: чаще всего своей цели достигают. Силы борцов за влияние не равные…

И вновь в командировке. И вечером – в твоей семье. Ты так хочешь. А противиться?.. Ну, как можно!

Ты где-то на кухне возишься (у тебя, обрати внимание, уже не однокомнатная, а сразу трехкомнатная квартира и в новом доме). Я сижу в гостиной, листаю журнал. Александр Максимович летает от тебя ко мне и обратно. Почувствовав, что мне грустно тут сидеть одному, чтобы скрасить одиночество, он лезет в буфет, берет из вазы конфетку, подходит ко мне и протягивает. Как не взять? Беру: подарок ребенка же.

Он мчится к тебе и я слышу, как он говорит: «Мам, а я дядю Гришу конфеткой угостил».

«Ты очень правильно сделал», – говоришь ты.

«Мам, а мам, а мне можно тоже угоститься?»

«Нельзя», – строго говоришь ты.

«Мам, но почему дядю Гришу угостить правильно, а мне угоститься неправильно?»

«Потому что… Ты знаешь, что тебе много есть конфет нельзя. Разве я тебе не говорила?»

«Говорила, – я слышу, как он шумно вздыхает. – Но ведь так, мам, хочется».

«Мне, сынок, тоже много чего хочется, но я же держусь».

«А хочешь, я тебя угощу конфеткой?»

«Потом-потом. Не мешай».

«Если прогоняешь, и уйду… К дяде Грише уйду… насовсем уйду… Вот так! Плакать будешь, а я не вернусь. У дяди Гриши хорошо… Дядя Гриша добрый».

«Отец, что, не добрый?» – спрашиваешь ты сына.

«Добрый… Но дядя Гриша добрее доброго».

Слышится шлепок.

«Ну, и иди к нему, если он добрее доброго. Разве можно гостя оставлять одного?»

«Иду. Мам, а ты скоро нас будешь угощать?»

«Что, проголодался?»

«Не я… Дядя Гриша».

Знаю, что ты не даешь парнишке баловаться сладостями. И мне строго-настрого запретила приносить с собой конфеты. Ослушаться тебя не могу. И тогда нахожу выход: побаловать все-таки ребенка хочется. Мы начинаем с Сашкой игру.

В один из моих приходов, видя, как парень ходит возле буфета и, глядя на вазу с конфетами, тяжело вздыхает, говорю ему шепотом, чтобы мама его не слышала:

«Александр Максимович, а мне говорили, что мышки иногда послушным мальчикам приносят конфеты…»

«Мама мне про это ничего не говорила».

«Тише, – шепчу я, – а то мышка услышит, убежит и унесет с собой конфеты».

Мальчуган переходит на шепот: «Да? Дядя Гриша, а вы не знаете, где может прятать мышка конфеты? Я никогда не видел».

«Давай, поищем вместе?» – предлагаю ему.

Он взвизгивает от переполняющих его эмоций.

«Давайте!»

Вдвоем ползаем на коленках в поисках мышиного подарка. Исследуем каждый угол, каждый метр. Ты, увидев нас, ползающих на коленках, интересуешься: «Что вы ищете? Может, я знаю?»

Сашка опережает меня.

«Не мешай, мам».

Ты уходишь, а мы продолжаем поиски. Наконец, в одном укромном местечке натыкаемся на что-то подозрительное.

«Интересно, что бы это могло быть? – я чешу затылок. – Уж не мышкин ли подарок?»

Сашка с визгом хватает упаковку, разворачивает и кричит на всю квартиру:

«Ура, нашли! Нашли подарок!»

Ты выходишь из кухни. Сын подлетает к тебе.

«Мам, посмотри, что мне мышка принесла!»

«Мышка? – переспрашиваешь ты и грозишь кому-то пальцем. – Я этой мышке лапки-то пообрываю».

Сын взвизгивает. Подлетает ко мне, а рот уже набит конфетами, и с большим трудом говорит:

«Дядя Гриша, мама не на вас сердится, а на мышку. Не обижайтесь на нее, ладно?

Тяжело вздыхаю: «Но мышку-то все равно жалко. Она подарок принесла, а ей лапки грозятся пообрывать».