– Вы как? Вам полегче? По всей видимости, у вас низкий гемоглобин, а ещё даёт о себе знать отрицательный резус. Я посмотрел ваши предыдущие записи.

Получается, он знает. Теперь нет необходимости говорить это вслух. Или всё-таки надо сказать?

– Дело в том, что год назад, тоже в августе, я уже делала аборт. На позднем сроке.

Я сглотнула слюну. Врач молча протянул мне стакан с водой. Интересно, сколько в день он видит таких же идиоток, как я?

На прикроватной тумбочке стояли розовые кустовые розы. Запах разносился по палате, хоть немного маскируя вонь из коридора – дезинфицирующее средство и столовская еда. Меня оставили под наблюдением до завтрашнего утра. Низкий гемоглобин давал риск кровотечения, как объяснил врач. Хотя он мог этого и не говорить. В прошлом году было всё идентично. Начиная от диагнозов и заканчивая причитаниями Оксаны.

– Лиза, я же тебе говорила!

Хотя дальше она не продолжила. Мои сухие покусанные губы и бледный цвет лица давили на её совесть, и она надо мной сжалилась. Поила меня гранатовым соком и обнимала, пока меня трясло от холода, несмотря на то что в палате было нечем дышать и термометр показывал критическую для помещения температуру.

Я не сказала Антону ни в тот раз, ни в этом году. Ему ни к чему было это знать. Да и что бы это изменило? Ничего. Поэтому для него я просто отравилась. Как всегда, правду знала только Окси. И даже если она осуждала, она была единственной, кто меня мог подержать и позаботиться, не показывая истинного отношения к ситуации. Я протянула к ней руку и тут же почувствовала боль в том месте, где стоял внутривенный катетер. Подруга увидела мой жест и перехватила руку, крепко сжав моё запястье. В моих глазах одновременно отразились боль и благодарность. В том году, кажется, было то же самое.

– Ты снова не плакала?

Я мотнула головой. В горле застрял комок, словно мне засунули туда колтун из волос. Меня затошнило.

– Доведёшь ты себя, подруга. Доведёшь!

Оксана присела на кровать и убрала прядь волос с моего лица.

– Оставь мне Снежку и съезди куда-нибудь. Тебе это нужно. Хоть на год уезжай, но умоляю, выберись уже из этого дерьма.

Я с ужасом в глазах уставилась на подругу.

– В смысле – уезжай? Куда я могу уехать, у меня работа, да и дочь я не смогу оставить.

– Сможешь, если не хочешь так продолжать. Съезди в какой-нибудь психологический ретрит, что ли. Тебе бы проораться и порыдать хорошенько.

Я теребила кончик одеяла и кусала и без того сухие и потрескавшиеся губы. Может, Окси права? Столько всего произошло за последние годы, мне бы вырваться из этого плена собственных эмоций, выпустить их наружу, как синицу из силка.

– Я подумаю.

Оксана укоризненно покачала головой, но, уходя, оставила брошюру санатория психологической помощи где-то на окраине страны. Не знала, что есть подобные места. Или она решила сдать меня в психушку? Это было последнее, о чём я подумала перед тем, как провалиться в глубокий сон.

– Это ваше окончательное решение?

– Её – да.

Регистраторша оторвалась от вороха бумажек и вопросительно уставилась на моего пока ещё действующего мужа.

– Так, гражданин, вы что, против развода? Тогда дело будет рассматриваться в судебном порядке.

– Он так шутит.

Я бросила уничтожающий взгляд, а Антон отмахнулся от меня, как от назойливой мухи. Женщина с огненно-рыжими волосами, собранными в кубышку, и очками с толстыми стёклами снова погрузилась в заполнение бумажек.

– Итак, если желание развестись имеет обоюдное согласие, тогда и вопросов нет. Прошло три месяца с вашего заявления, время на подумать у вас было. Ребёнок после развода остаётся с матерью, я правильно понимаю? У отца есть возражения?