– Малыш, а вам не надоело в тесноте жить с Натахой? Вы уже две взрослые девахи на выданье, – грубо хохотнул Илья.

– Ильюша, мама копит мне на квартиру, все деньги заработанные откладывает. У нас дома есть тайник, о нём только я и Наташка знаем. Мама пообещала каждой из нас по квартире на свадьбу купить, это вроде папа после смерти нам наследство оставил…

Нина нежно смотрела на своего идола и гладила по волосам.

– Понятно, малыш, ну а ты знаешь, где тайничок? Или, может, мамуля вам лапшу на уши вешает, надеется, что найдёте женихов побогаче и свалите на все четыре стороны, – Илья засмеялся вслух, а Нина даже не обратила внимание на оскорбление матери и на странный, неуместный вопрос.

– Нет, милый, не обманывает, я сама видела, как маман опять туда премию прятала свою и Наташкину…

Илья лениво зевнул и нехотя заметил:

– Не называй меня больше милым. Меня это раздражает, ты же знаешь.

– Но она тебя постоянно называет милым, даже по телефону! – плаксиво заметила Нина и надула пухлые губы.

«Хороша, зараза, – подумал Илья мельком, – не то что бесцветная и бесхребетная сестрица. Эх, не была бы ты малолеткой…» Илья оценивающе погладил спину и заметил прекрасный плавный изгиб, результат занятий танцами с шести лет, грудь неразвита, но всё ещё впереди, личико практически идеальное.

– Малыш, а поехали ко мне домой?

Нина жевала во рту язык, промычала что-то нечленораздельное, но ей хватило силы воли отрицательно мотнуть головой.

– Ну глупышка, не упрямься. Посидим немного, кино новое посмотрим «Гарри Поттер и узник Аскабана».

– «Узник Азкабана», правильно через «з», – машинально поправила Нина, но ни для неё, ни для него это не имело принципиального значения.

Охотник увидел, что жертва заглотила наживку, и ему было наплевать на все согласные, неважно, звонкие или глухие.

Жертва уже поняла, что поедет. Она знала это с самого начала, но здравый смысл, задушенный глупостью, ещё пытался сопротивляться. Второй страстью, помимо Ильи, были книги и фильмы про Гарри Поттера. Нина ждала выхода каждой новой книги как праздника, поэтому здравый смысл понял, что у него нет шансов, лёг и умер.

– А далеко ты живёшь?

Они направлялись бодрым шагом к станции метро «Марьино». Нина попыталась взять любимого за руку, но тот сделал вид, что поправляет одежду.

«Видно, беспокоится о моей репутации», – нашептала глупость мёртвому здравому смыслу.

Когда Нина повторила свой вопрос, Илья ответил, что недалеко, на Римской, прямо по прямой веточке. Десять минуточек ходьбы.

После метро они шли не десять, а все сорок минут. Нина устала, так как после школы ничего не ела и не пила. Они подошли к старенькой, пятиэтажной хрущёвке без кодового замка, и парень, всё ещё играя роль галантного кавалера, открыл входную дверь в подъезд.

Нине резко ударил в нос отчётливый запах аммиака, мочи человеческой и (или) кошачьей, но оттого, что дверь в подъезд была предусмотрительно закрыта, хотя и не заперта, запах, видимо, здесь стоял круглогодично. Илья жил на пятом этаже, и Нина прошла с ним четыре круга преисподней, с блевотиной, лежащим наркоманом, которого Илья просто переступил, а Нину практически перенёс через него. На пятом этаже, куда поднимался весь сигаретный дым, Нина поняла, что первый этаж с глотком свежего воздуха не такой уже и вонючий.

Они зашли в угловую квартиру с дверью, оббитой красным дерматином.

– Прошу в логово холостяка!

Илья оптимистично включил свет, и Нина сразу же увидела двух тараканов, которые скрылись где-то в направлении кухни.

Бедненькая однокомнатная хрущёвка была настолько тесной, что Нина уже из коридора увидела слева окно комнаты, а справа окно кухни. Посредине сего творения человеческого маразма под названием «жильё» горделиво стоял остров «туалет/ванная», который разделял конурку на поспать и пожрать. Обстановка была очень бедной из далёких пятидесятых годов: сервант на тонких ножках с прямоугольной дверцей посредине, которая становилась столиком непонятно для чего, а вверху два стекла, которые разъезжались в сторону друг от друга, и если надо было достать сервиз или документы, то пальцами хватали одно стекло и аккуратно «толкали» его в сторону его товарища. При этом весь сервиз гремел, стёкла дребезжали, а на фарфоровом петушке, в который большинство мужчин прятали водку, чтоб жена не догадалась, крышечка грозилась разбиться. Два кресла на тонких ножках были продавлены до такой степени, что казалось, если ты в них сядешь, то тебе понадобится вся физическая форма, чтобы подняться обратно. А венцом меблировки была огромная тахта посреди зала, предусмотрительно накрытая чистой простыней. От простыни пахло свежестью, и Нина поняла, что это единственная вещь, которая ей нравится в этом доме. Нина села прямо на простынь, но не потому, что ей хотелось любовных утех, а потому, что это было единственное приятное и чистое место в квартире.