Впрочем, ее это мало заботило, как и то, что деревенские, насмотревшись «Покровских ворот», приклеили ей прозвище «Хоботова», потешаясь над неугомонным характером бесцеремонной односельчанки. А еще они насмешливо называли Любу «Любочкой», несмотря на её солидный возраст, и даже не знали, что вообще-то она Любовь Павловна.

Статная, дородная Любочка и в свои «немного за пятьдесят» была вполне привлекательной женщиной, вызывая справедливую зависть не только своих ровесниц, но и тех, кто был помладше её. А в молодости и вовсе сводила парней с ума. Этого ей односельчанки простить не могли.

– Ой, бабоньки, – говорила своим подругам длиннорукая, до черноты обожжённая палючим солнцем Валентина, всю жизнь проработавшая в колхозной огородной бригаде. – Это мы с вами с рассвета до заката пластаемся, то на поле, то в огороде. Татьяна вон из-под своих коров не вылезает, а когда навоз убирает, вилами намахается так, что потом целыми днями ходит скрюченная. Нам работать не привыкать. Потому и фигуры растеряли, и кожу ветром да солнцем высушили. Вон, Нинка на пять лет моложе нашей Хоботовой, а выглядит на десять старше. И что ты ей скажешь, она четверых детей на ноги поставила, вот и постарела раньше времени. Не то, что паршивка Любочка.

– Так а с чего той Любочке стареть-то? – всплеснув руками, воскликнула Ольга, телятница с местной фермы. – Она как смолоду уселась в амбулаторную регистратуру, так всю жизнь и просидела там. Ветры не дуют, на голову не капает, знай себе медицинские книжки перебирай. Поди не перетрудилась, сидя в мягком креслице и чаи попивая. Зад только себе отрастила. Слава богу, хоть вилять им перестала. А то ж никому проходу не давала. Такая, прости Господи, бесстыжая…

– Ой! Вот это правду ты сказала, Олечка! – кивнула Тамара, соседка Любы. – Вышла я недавно в огород, смотрю, а Колька Семенякин и Валерка Бородин на ее участке копошатся: один картошку окучивает, второй грядки пропалывает. А она под яблонькой сидит, вся рожа кремом намазана, и ногти красит. Тьфу, пакость. Все девочку из себя строит. Ну стыдоба да и только.

– Так они же оба её мужиками были, – расхохоталась Нина. – Вот, видать, по старой памяти и заныривают. Ой, позорище! Смотреть противно! Старые кобели, а туда же.

– Нет, Нинуля, ты не говори! – вступилась за бывших мужей Любочки Валентина. – Мой Фёдор как-то рыбачил с Колькой, так тот ему рассказывал, что она им совсем проходу не даёт. Является домой без спросу, может в кастрюли залезть. Бесцеремонная до ужаса. А если ей что-то помочь надо, так и вовсе не отстанет. Легче пойти и сделать, чтоб она отцепилась наконец-то. А ей хоть бы хны! Одно слово, ни стыда ни совести у человека нет.

– Да что там Валерка с Колькой, они хоть холостые, – поддержала разговор подруг Татьяна. – Наша Хоботова и Бориса с Петром да Василием достала. Помните, как Надька за своего Борьку ей космы прямо на базаре повыдирала. Вот смеху-то было. Сцепились обе, а Борис только вокруг бегает и руками машет. Нинка, помнишь, как мы с тобой хохотали, чуть животики не надорвали.

– Ага, – кивнула Нина и улыбнулась: – Только Любочку вот так просто не свалить. Она ж как Кинг Конг по сравнению с Надеждой. Та ей только клок волос выдрала, а Любка Надьке так двинула, что она потом еще долго фонарем под глазом сверкала. Так ведь и Борьке от её кулачищ досталось. Он то ли за Надьку заступиться полез, то ли просто разнять их хотел, ему Любочка и присветила. У Надежды под левым глазом синяк был, а у него под правым. Все сестрам, значит, Любка раздала по серьгам.

Женщины захохотали.