– Анечка, доченька, я теперь твоя мама. И я никогда никому тебя не дам в обиду, потому что мамы любят, оберегают и охраняют своих деток.

Прижав ребёнка к себе, я взяла её на руки… Уткнувшись в меня, она даже прикрыла от страха глаза и украдкой подглядывала за всем, что происходило вокруг неё. Так мы добрались до подъезда и поднялись на четвёртый этаж.

Когда я открыла дверь квартиры, виляя хвостиком и радуясь, к нам навстречу выбежала наша собака Добби, ростом чуть меньше Анюты. Мы даже не успели оглянуться, как большой мокрый язык несколько раз лизнул маленькое удивлённое личико девочки.

Реакция Анюты была молниеносной. Она заплакала горькими слезами, обхватив мою ногу так, что я на себе почувствовала, что значит страшно.

Добби увели в другую комнату.

Теперь мы, взрослые, были в недоумении: что делать? С одной стороны двери плакала девочка, с другой стороны скулил наш любимый питомец. Домочадцы по очереди ходили то к Анюте, объясняя ей, что это не волк, не монстр и что Добби её очень ждала и так сильно обрадовалась, что просто поцеловала; то к собаке, уговаривая Добби не скулить. Так продолжалось достаточно долго. Уступила Добби и осталась сидеть при закрытых дверях.

Тогда Аня согласилась снять курточку, ботиночки и тихонечко устроилась на краю дивана, положив ручки на коленочки. Дядя-папа подарил ей большой красивый косметический набор. Анюта доставала каждый предмет и спрашивала:

– Что это? Для чего? А зачем? А почему? Это мене? И это тоже мене? А правда, что это только моё?

В детском доме нас предупредили, что из-за большого количества диатезных детей разносолов практически не было. Утром каша, в обед суп, пюре, котлета и компот. Вечером тоже каша. Если давали яблоки, то не очень сладкие и зелёные.

За ужином при виде котлеты Аня обрадовалась и сказала, что это она будет, и будет две. От овощей и фруктов она категорически отказалась, объясняя нам, что это просто невкусно. А вот конфетку запихнула себе в рот, да ещё прихватила с собой по три в каждый кулачок. Встав из-за стола, спросила, куда отнести грязную посуду. Икнула и пошла знакомиться с апартаментами.

Изучая квартиру, добралась до ванной:

– Здесь купаются?

– Да, – ответили хором мы, – и водичка тебе уже набралась.

Постояв около наполненной ванны, с интересом наблюдая за образующейся пеной, произнесла:

– Я буду здесь купаться. Долго.

Купалась, плюхалась часа полтора. После ванны и массажа малышку уложили в кроватку. Всё вокруг рассматривалось, с большим интересом ковырялось пальчиком везде, где можно было дотянуться, даже в темноте.

Через двадцать минут в комнате наступила тишина. Муж зашёл проверить, уснула ли девочка.

Широко распахнутые глазёнки, уставленные в потолок, медленно повернулись в сторону папы:

– А где тётя? – спросил ребёнок.

– Не тётя, а мама. Она тоже сейчас готовится ко сну, купается, – очень спокойно ответил Данила.

– Ну да, тётя, которая мама, – согласилась Анюта. Помолчала, а потом добавила:

– А ты, папа, иди. Я думать буду…

Практически всю ночь я провела у постельки Анютки. Спала она беспокойно, вскрикивала, постанывала, периодически садилась и даже вставала. Я её тихонечко укладывала, напевая колыбельную. При моем прикосновении, попытке взять на руки девочка вздрагивала, просыпалась и напуганными глазёнками смотрела на меня. Но убедившись, что она всё-таки в безопасности, тихонечко отодвигалась от меня, чужой тёти, и, закутываясь в одеяло как в спальный мешок, засыпала. Я поняла, что гладить, обнимать, целовать и баюкать ещё рано. Но я сидела на полу около её кроватки и просто смотрела на неё, слушала её дыхание. И мне было хорошо.