Вечером я получил подтверждение своим страхам – хозяева, как всегда убежденные в том, что ни один домашний любимец не выучит их паршивый язык, – спокойно обсуждали мою судьбу.

– Я убеждена, что наш Тимошка и пальцем ее не тронул, – говорила госпожа. – Она сама его заманила в кусты с известными намерениями. Ты же знаешь, как быстро развиваются их самочки.

– Но соседский детеныш тоже хорош!

– Я виню себя в несдержанности.

– Он напал на тебя на нашей территории.

– Но он еще слабый и глупый…

Я дремал, вполуха слушая этот неспешный разговор.

И вдруг проснулся.

– Ты завтра позвонишь ветеринару? – спросила хозяйка.

Еще ничего не было сказано, а в мое сердце вонзилась игла.

– А почему ты сама не сможешь?

– У него наверняка очередь месяца на два – сколько приходится проводить операций!

– Это точно, я все-таки сторонник гуманной точки зрения, – бурчал мой спонсор, – лишних надо топить. Топить и топить. И тогда не будет проблем с ветеринарами.

– Ты хотел бы, чтобы Тимошу утопили?

Хозяин понял, что хватил через край, и отступил:

– Тимоша исключение, – сказал он. – Он как бы часть дома, он мне близок, как этот стул…

Сравнение было сомнительное. По крайней мере для меня оно прозвучало угрожающе. Старые стулья бросают в огонь.

– Ладно, – сказал спонсор, – я сам позвоню и договорюсь… А ты напиши официальное примирительное письмо соседям. Я его отнесу. Нам с ними жить, а он второй адъютант гарнизона.

Мне было грустно, что мои хозяева – не самые сильные на свете. Мне хотелось бы, чтобы они были всесильны и не боялись каких-то паршивых жабенышей… Потом я стал уговаривать себя, что ветеринар так занят, что не сможет сделать операцию еще целый год, а к тому времени мы что-нибудь придумаем и, может, даже убежим вместе с Инной, или мои спонсоры сжалятся над моими чувствами и купят Инну у наших соседей. Мы с ней будем жить здесь и спать на моей подстилке, а нам купят с ней одинаковые трехцветные ошейники… С такими счастливыми мыслями я заснул.

Но, проснувшись, я понял, что радоваться нечему. Каждый телефонный звонок я воспринимал как звон погребального колокола, каждый пролетающий флаер мне казался вестником злой судьбы. Но судьба молчала до шести вечера. Именно тогда позвонил хозяин. Его зеленая морда занимала весь экран телефона, и я, стоя за спиной хозяйки, слышал каждое слово.

– Все в порядке, – сказал спонсор, словно разговор шел о том, чтобы купить мне на зиму новую попонку, – я нажал на него, сказал, что Тимофей представляет опасность для окружающих ввиду его чрезвычайной агрессивности, но нам бы не хотелось его усыплять, потому что моя жена к нему привязана… в общем, он согласен.

– Когда же? – спросила госпожа Яйблочко.

– Сегодня в двадцать один тридцать!

– Ты с ума сошел! У меня в двадцать двадцать массаж.

– Придется поступиться своими интересами, – сказал спонсор, – ради интересов домашнего любимца.

– Это ужасно! Я даже не успею приготовить тебе ужин!

– Как хочешь, – рявкнул спонсор. – Я не буду снова унижаться перед ветеринаром!

– Хорошо, хорошо…

Госпожа обернулась ко мне – она догадалась, что я стою за ее спиной.

– Вот все и обошлось, – сказала она, как будто операция уже прошла. – Мы с тобой это сделаем и уже завтра обо всем забудем. Не печалься, выше голову, мой человечек! – Хозяйка погладила меня, и я был готов укусить ее за чешуйчатую ладонь, но удержался. Человек я, в конце концов, или нет! – Иди в садик, погуляй пока, – сказала она. – Я ужин приготовлю и пойдем. Тут недалеко.

Просить, умолять – бессмысленно. Спонсорам чужды наши человеческие чувства. Они живут в рациональном мире, и даже странно, что в свое время, в дни Великого покорения, они не истребили всех людей. Может быть, именно наша эмоциональность, наши чувства, наши слабости вызвали в ком-то из спонсоров ответные чувства? Ведь недаром их психологи так рекомендуют держать человека в доме, в котором есть жабеныш, простите – детеныш.