За эти безмолвным диалогом я и не заметила, как телега подъехала к широкому рву, заполненному водой. Он кольцом обтекал остров, на котором стоял похожий на кружево белый замок с множеством затейливых башен и башенок. Через ров был перекинут мост с подъемной средней частью. Ворота дополнительно защищала решетка – она со скрежетом поползла вверх, когда мы оказались рядом.

Еще несколько минут, и телега остановилась, заехав в тесный внутренний дворик, вымощенный каменными плитами. Меня снова перегрузили на носилки. Высокое крыльцо, длинные коридоры и лестницы – путь показался бесконечным. Скрипнула, открываясь, дверь.

- Дженна! – полная румяная женщина в черном платье с отложным белым воротником всплеснула руками и бросилась ко мне, но остановилась на полпути.

[1] Ордалии, или Божий суд, - в средние века способ выявления виновности, испытание огнем, раскаленным железом или водой. Применялся, когда обычные судебные средства не давали нужных результатов.

6. 6.

Подгоняемые энергичными командами и не менее энергичными жестами, парни-носильщики перетащили меня на зеленый бархатный диван и вышли. Совсем молоденькая девушка, скорее, еще девочка, в таком же черном платье с белым воротником, принялась раздевать меня, мягко заставляя то повернуться, то приподняться. В отличие от старшей, не прекращавшей говорить ни на секунду, девочка молчала. Она быстро избавила меня от мокрого платья, чулок и нижнего белья: узкой полотняной юбки, короткой рубашки и подобия трусов из полосы ткани, пропущенной между ногами и обмотанной вокруг талии.

Когда на мне оказалась другая рубашка, широкая, до щиколоток, девочка принялась сушить большим куском нагретой ткани мои волосы – длинные, густые, темные. Совсем не похожие на те, к которым я привыкла в прежней жизни: короткие и успевшие за четверть века забыть свой натуральный невнятно-русый оттенок.

Служанки – или кто они там? – помогли мне добраться до кровати, на которой вполне поместились бы трое. Ноги не держали, каждый шаг давался с трудом. Теплая от грелок простыня показалась горячей, ее прикосновение к коже было одновременно приятным и раздражающим. Укрыв одеялом, старшая озабоченно коснулась моего лба, покачала головой и о чем-то спросила.

«Она спрашивает, плохо ли тебе», - пришел на выручку Кай.

Я кивнула и блаженно вытянулась на мягкой постели.

«Кто это?»

«Старшую зовут Эфра. Кормилица и няня. Вторая – Нелида, ее дочь. Твоя служанка и подруга».

«Откуда ты все это знаешь?»

«Мне трудно объяснить, Дженна. Я не читаю мысли тех, с кем не связан, но кое-что просто… знаю. Например, что Эфре ты можешь доверять полностью. Она заменила тебе мать и любит не меньше, чем родную дочь. А вот Нелида… себе на уме. Я бы посоветовал быть с ней поосторожнее».

Немного согревшись, я то проваливалась в тонкий прозрачный сон, то выныривала из него. Нелида ушла и вскоре вернулась с полным пожилым мужчиной, одетым в длинный черный балахон. Судя по вопросам, которые он задавал, это был врач. Разумеется, я ничего не понимала, но Кай переводил, и я кивала или качала головой: к счастью, это означало здесь то же, что и у нас.

«Они думают, ты не можешь говорить от испуга, - пояснил он. – Кажется, это никого не удивило».

Подчиняясь указаниям врача, Эфра и Нелида приподняли меня, задрали рубашку до ушей и обтерли какой-то остро пахнущей маслянистой жидкостью, окуная мягкие тряпочки в тазик. Кожа начала гореть. Затем пришлось выпить что-то теплое из большой кружки, все до последней капли. Питье – горьковато-кислое, терпкое – щипало язык и нёбо, после него загорелось уже и внутри. Глаза закрылись сами собой, но сон теперь был совсем другой – глубокий, спокойный, без сновидений.