Когда была возможность, Гиляровский сам отправлялся за припасами. Его секретарь Николай Морозов вспоминал, как они посещали рыбный магазин Калганова в Охотном ряду.

Владимир Алексеевич, будучи гастрономическим знатоком, потребовал там именно донского судака. И никакого другого. А секретарю пояснил:

– У донского судака головка меньше, чем у прочих, и мясо удивительно нежное. Если блюдо умеючи приготовить, то получится не судак, а симфония Бетховена.

Вернувшись домой, Владимир Алексеевич преподнес свое приобретение жене. Та поблагодарила, и тихонько шепнула все тому же секретарю:

– Мы живем с ним двадцать лет. Я всегда говорю одно и то же: терпеть не могу рыбы, а он всякий раз угощает меня судаком.

Е. Киселева писала: «Оставаясь равнодушным к тому, как выглядел интерьер квартиры, дядя Гиляй не был равнодушен к тому, как выглядел накрытый стол. Он не был гурманом – почти вся жизнь прошла на ходу. Но никогда не оставил бы дядя Гиляй без внимания, незамеченной картину хорошо сервированного стола к ужину, к обеду или к утреннему чаю. Не признавал сервизов, особенно не любил чайные, чтоб на столе было как можно больше разнообразных по форме и по краскам чашек. Разными были и сахарница, масленка, молочник и кольца для салфеток. Дяде Гиляю нравились кольца, сделанные из бересты и раскрашенные, – такие можно было найти только на родине дяди Гиляя, в вологодских местах. Посуду старался покупать сам, чтоб дома не было никаких повторений. Любил цветное стекло, не хрусталь, а именно стекло, но цветное».

Сидя за столом, Владимир Алексеевич нередко закручивал черенки чайных ложек. Домашние делали ему замечания. А Гиляровский, в зависимости от настроения, либо оправдывался и извинялся, либо, наоборот, уверял, что ложка штопором – тоже неплохо.

Если за столом присутствовали гости, то дарил им эти скрученные ложки на память о приятном вечере.

Гиляровский очень любил чашку, подаренную Маминым-Сибиряком. Тот выиграл чудо-чашку в детскую лотерею, и в нее вмещалось семь стаканов. Гиляровский дал ей кличку: «Пей вторую». Блюдцо же от этой чашки использовали в качестве салатника.

Кстати, к алкоголю Гиляровский был довольно равнодушен. Алкоголь его просто не брал – и пить не было смысла. Разве что произвести впечатление. А это дело наш герой как раз очень любил: «Я взял чайный стакан, налил его до краев, чокнулся с полковниками и с удовольствием выпил за один дух… Полковники пришли в восторг, а жандарм умилился…»

Зато Владимир Алексеевич любил нюхать табак.

Всем казалось, что Владимир Гиляровский всю жизнь будет таким – могучим, сильным, бодрым и выносливым здоровяком. В первую очередь это казалось самому Гиляровскому. Он совершенно себя не жалел. И в результате встретил старость с множеством самых разнообразных болезней.

Окорока и пироги остались в прошлом. Мария Ивановна – по совету врачей – кормила его жидкой гречневой кашей. Говорила, что в ней очень много железа.

Гиляровский возмущался:

– Я уже вторую кочергу доедаю.

Тем не менее, от каши не отказывался.

Хранил в своем шкафчике бутылку «Аи». Говорил секретарю Николаю Морозову:

– Я берегу ее на самый торжественный случай. Когда мне станет еще хуже, я соберу вас всех, близких мне, сам открою спрятанную бутылку, налью каждому из вас по бокалу шампанского, скажу каждому по экспромту и с поднятым искристым бокалом весело, радостно сойду на нет. Довольно было пожито.

Но когда смерть подошла совсем близко, он не был способен уже и на это.

Несмотря на субтильное, и даже тщедушное телосложение, Гоголь был очень неравнодушен к еде. За чревоугодие писатель постоянно расплачивался несварением желудка и другими болезнями. Особенно трудно ему было сдерживаться на своей родине. Николай Васильевич писал в 1832 году Михаилу Погодину из полтавского села Васильевка, в котором прошло его детство: «Здоровье мое, кажется, немного лучше, хотя я чувствую слегка боль в груди и тяжесть в желудке, может быть оттого, что никак не могу здесь соблюсть диэты. Проклятая, как нарочно, в этот год, плодовитость Украйны соблазняет меня беспрестанно, и бедный мой желудок беспрерывно занимается варением то груш, то яблок».