Во-вторых, он сделал это ради особы женского пола, случайно встреченной им после дружеской попойки. Ради нее он солгал, объявив ее преступницей, а себя – следователем.

В-третьих, а также и в-четвертых, и в-пятых, сейчас ему придется совершить еще более тяжкое преступление – представить этим ублюдкам доказательства, если они не поверят ему на слово. Причем в отсутствие удостоверяющего жетона – Внешней Секиры, – которым он щеголял давеча перед Гастрогом и который сейчас преспокойно полеживает у изголовья его кровати на ореховом столике о трех ножках. А в отсутствие этого самого жетона факт предъявления самого веского из возможных доказательств – Внутренней Секиры – не может остаться не замеченным начальством. То есть Норо окс Шином.

Они, конечно же, не поверили.

– А чем докажешь, офицер? – соединив в этой фразе наглость и опасливый подхалимаж, спросил его уцелевший таки противник.

Разумеется, его интересовал вопрос, почему этот странный псевдочиновник Иноземного Дома не воспользовался своей подавляющей и наводящей страх привилегией сразу, пока его товарищи и псы еще были целы и невредимы.

– Вот именно. Кто его знает, может, ты гониво гонишь, а? – подтвердил псарь из второй группы.

Эгин криво усмехнулся. Закатил левый рукав. Отер меч о платье и перехватил его за лезвие в последней трети так, словно это был ножик, которым он собирался почистить яблоко.

Не изменившись в лице, он взрезал сначала кожу, а затем и мышцу на своем левом предплечье. Все тем же острием клинка раздвинул кровоточащие ткани в обе стороны. И тогда Внутренняя Секира отозвалась своему хозяину трепетным мерцающим огнем.

– Оба-на! – не выдержали зрители.

– А можно поближе? – с почтением спросил один из преследователей.

Эгин не ответил, но тот воспринял его молчание как знак согласия и сделал три скромных шажка, по-гусиному вытягивая шею. Остальные не двигались.

– Мужики, там, Хуммер меня раздери, – залопотал любопытный, – там это, два глаза. Один мне только что подмигнул. Как есть подмигнул, мужики!

Другие не отважились подступиться ближе. Эгин закрыл рану ладонью и выжидающе посмотрел на «мужиков».

– Ну что, кто-то еще претендует на эту девочку? – зло процедил он.

– Пусть лучше нас хозяин на кишках повесит, чем к этим в подвал попасть, Хуммер меня раздери, – пробормотал тот, что подходил полюбоваться на пугающее чудо Внутренней Секиры.

Очень скоро четыре человеческих и два собачьих силуэта исчезли в прошлом навсегда.

Эгин улыбнулся Овель, которая, несмотря на нечаянную удачу, была мрачнее тучи.

– Так как же мне вас теперь называть, милостивый гиазир? – робко спросила она.

– Зови как хочешь, – примиряюще сказал Эгин, пытаясь перевязать руку поверх раны витым шелковым шнуром, на котором раньше болтался поясной сарнод.

– Давайте я, Атен, – с вымученной улыбкой предложила Овель. – У вас руки грязные.

Вопреки опасениям Эгина слуги не спали. Дверь черного хода тоже оказалась не заперта. Таким образом, ни стучать, ни объясняться, к счастью, не пришлось. Из кухни доносился зычный голос Аммы:

– …И вот представь себе, Кюн, молния ему прямо в голову ударила. А могла бы и в меня! Мы ведь рядом стояли. Ну, думаю, сдохнет как есть! Но тут еще один мужик, он лавку сейчас держит, тут прям подбежал и орет мне как оглашенный: «Рой землю, рой землю быстро!»

В людской, как обычно, разглагольствовал Амма. А Кюн, разумеется, мычал и жестикулировал в ответ.

«Интересно, Амма свои истории на ходу выдумывает или в Опоре Единства есть специальный одобренный начальством сборник „народных“ баек?» – усмехнулся Эгин, жестом приглашая Овель следовать за собой. Она изо всех сил старалась не создавать лишнего шума.