Мало-помалу разговор стал угасать, вина в кувшине становилось все меньше и меньше.

Эгин рассказывал Вербелине какие-то байки из репертуара Иланафа, а Вербелина принужденно ахала. Чувствовалось, что она не верит ни единому слову Эгина, хотя вроде бы смеется от души.

«Это в обычае у умных женщин», – сокрушенно вздохнул Эгин, украдкой заглядывая в не слишком целомудренный вырез ночного платья госпожи Вербелины исс Аран.

– Хочешь, я станцую? – спросила Вербелина.

– Ты же знаешь, я всегда хочу, – двусмысленно ответил Эгин.

Эгин считал себя человеком равнодушным к искусствам и зрелищам. Но когда Вербелина исс Аран танцевала…

Она была гибка словно змея. Подвижна словно ласка. Благородна словно лебедь. Эгин подозревал, что Вербелина, вопреки стараниям казаться аристократкой, вопреки теперешнему имени через «исс», происходит из безродной и малосостоятельной семьи. Но когда она танцевала, он был готов поверить в обратное.

Музыки, разумеется, не было; Вербелина танцевала в тишине. Но иногда Эгину начинало казаться, что он начинает слышать витийствования невидимых флейт и глухой ритм незримых барабанов, а иногда и треньканье малой лютни. Конечно, всего лишь плод фантазии, даже не магии. Но иногда этот плод казался настолько спелым, что искушение протянуть руку и сорвать его перевешивало доводы рассудка.

Вербелина медленно кружилась на месте. Плавные движения ее рук напоминали Эгину о тех ласках, какими могла бы осыпать его эта черноволосая женщина. Могла бы, если бы не одно «но». Если бы не Уложения Жезла и Браслета, тяжким молотом занесенные над ласками всех благородных и неблагородных любовников Варана. Но танцевать, к счастью, Уложения не запрещали. И фантазировать тоже.

Теперь Вербелина обнажила свои стройные ноги и, словно кошка-охотница, подошла к блаженствующему Эгину. На ее лице играла соблазнительная улыбка. Еще пара движений – и кружевной капот вместе с ночным платьем осели на пол складчатой кучей шелков.

Эгин закрыл глаза. Танец еще не кончился, конечно.

Но там, по ту сторону век, он не увидел обнаженной танцующей Вербелины, на тонких запястьях и щиколотках который нежно позвякивали золотые браслеты. Там было нечто совсем другое.

Танец его подруги пробудил недавнее воспоминание. Кажется, это было, когда он навестил «Сапфир и изумруд» в пятый раз.

Тогда псы рвались с цепей яростно и настойчиво. Выли, лаяли и как-то очень по-человечески постанывали. Они с Вербелиной проходили по саду мимо псарни. Почуяв приближение хозяйки, псы стали усердствовать пуще прежнего, а унюхав чужака Эгина – утроили тщание.

Вербелина, извинившись перед Эгином, опрометью бросилась на псарню, объяснив ему, что должна, ну просто обязана успокоить своих питомцев.

Она пробыла там довольно долго. В конце концов Эгин не выдержал и, поборов неприязнь, направился вслед за хозяйкой поместья. Кажется, его появление было большой неожиданностью для всех. И для Вербелины.

Нет, он не подкрадывался и не скрывался. Видимо, привычка ходить без лишнего шума невольно сделала свое дело – его не заметили. Три десятка огромных, тупомордых псов с палевой шерстью окружили Вербелину кольцом. Платье на ней было распахнуто. Маленькая, но такая прелестная грудь с медальоном между ключиц была выставлена на обозрение скалящихся гадин.

«Я станцую вам вечером, я обещаю, обязательно станцую», – говорила Вербелина. Впрочем, Эгин не мог ручаться, что она говорила именно это. От дверей до того места, где стояла тогда она, было довольно далеко. Он мог расслышать сказанное не вполне правильно…

«И все-таки это странная привычка – обещать что-то собакам. Я, конечно, тоже иногда болтаю с Луз. Но ведь я совершенно уверен в том, что кобыла меня не понимает…» – подумал Эгин, прежде чем снова открыть глаза.