Мастер погладил обоих своих учеников по головам и ласково сказал:

– А теперь идите, примите ванну, зажгите благовония и переоденьтесь. Мы пойдем навестить…

«Основателя, гуляющего с улыбкой на лице?» – беззаботно подумал Чэн Цянь.

– Вашего дашисюна[34], – сказал учитель.

Зачем такому важному человеку, как учитель, столь официально навещать дашисюна?

Чэн Цянь и Хань Юань пришли в полную растерянность, а их учитель продолжал, будто хотел запутать их еще больше:

– Ваш дашисюн бесстрастен, не нужно его бояться. Просто ведите себя как ваш учитель.

Что он имел в виду, сказав «просто ведите себя как ваш учитель»?

Так или иначе, Мучунь чжэньжэнь с успехом превратил легкую растерянность своих маленьких учеников в абсолютное недоумение.

Проходя сквозь ворота, они увидели нескольких детей, следовавших вдоль журчащего ручья.

Всем им на вид было от тринадцати до восемнадцати лет и они выглядели очень умными и красивыми, словно золотые мальчики[35] настоящих бессмертных. Рукава их одежд изящно развевались без всякого ветра.

Глядя на них, даже Чэн Цянь, важничавший всю дорогу, почему-то испытал чувство неполноценности, не говоря уже об ошеломленном Хань Юане.

Из-за этого чувства Чэн Цянь невольно занял оборонительную позицию. Его взгляд стал строгим, он выпрямил спину и попытался скрыть свое любопытство и невежество.

Лидер юношей-даосов еще издали заметил Мучунь чжэньжэня, и его смех достиг ушей новоприбывших прежде, чем тот успел подойти.

– Глава, где вы пропадали на этот раз? Почему вы выглядите так, словно бежали из голодного края? Где… откуда эти юные господа? – спросил он совершенно непринужденно.

Чэн Цянь внимательно вслушивался в каждое его слово и фразу, но не нашел в них ни капли уважения. Казалось, будто юный даос разговаривал не с «главой клана», а с дядюшкой Ханем из соседней деревни.

Но Мучунь чжэньжэнь против такого нисколько не возражал. Он беззаботно улыбнулся, указав на Чэн Цяня и Хань Юаня:

– Это мои новые ученики. Могу я попросить тебя помочь им устроиться?

– Где мне их поселить? – улыбнулся юноша.

– Этого – в Южном дворе. – Мучунь чжэньжэнь небрежно указал на Хань Юаня. Затем он опустил голову и случайно или намеренно встретился взглядом с Чэн Цянем. Тот умел различать черное и белое, и нетрудно было заметить, каким врожденным самообладанием он одарен. Но, несмотря на все это, в его глазах, пусть на мгновение, но все же мелькнула необъяснимая паника.

Непринужденная улыбка Мучунь чжэньжэня внезапно исчезла. Помолчав немного, он заговорил с некоторой долей торжественности:

– Пусть Чэн Цянь живет в боковом павильоне.

На деле «боковой павильон» трудно было назвать павильоном: это был небольшой уединенный дворик, расположенный в отдалении от остальных построек. По одну сторону стены протекал спокойный ручей, а по другую находился тихий бамбуковый лес.

Вероятно, лес рос здесь много лет, потому что даже легкий ветерок, проносящийся сквозь него, словно окрашивался в изумрудный цвет. Двор напоминал бамбуковое море, где свежая зелень очищала разум от желаний.

По обе стороны от дверей горели Неугасаемые лампы, украшенные магическими символами более тонкой работы, чем на «фамильной реликвии» семьи Чэн. Огонь горел ровно, освещая самые дальние уголки, его мягкий свет не дрожал от ветра, и пламя не колыхалось, стоило кому-то пройти мимо. Висевшая между лампами табличка гласила: «Цинъань»[36]. Казалось, что эти иероглифы и название «Фуяо», увиденное Чэн Цянем ранее, написал один и тот же человек.

Юношу, сопровождавшего Чэн Цяня, звали Сюэцин. Он был почти ровесником старшего брата Чэн Цяня, и в его внешности не было ничего интересного, что делало его самым неприметным среди всех остальных. Но при внимательном рассмотрении он выглядел довольно привлекательно. Сюэцин казался молчаливым и не искал внимания.