Страсть Ляпикова к самому состоянию страсти переросла у Гиппиус в нечто противоположное, теперь уже не было огня, а был обжигающий лед. От него мерзло все к чему он прикасался. Его ледяной взгляд наводил ужас на собеседников, а холодные и чёткое оценки человеческих поступков и ситуаций повергал наземь даже самых закаленных. Он прославился Железным Магистром. Его восхождение по социальной лестнице стало стремительно. Ведь теперь все видели в нем мощную личность на которой можно быть как за стеной. Само его присутствие парализовало какие-либо импульсы из окружающих. Он стал воплощением идеала для романтиков и несгибаемой машиной для практиков, те кто по слабее обожествляли. Сам он себя ощущал спокойно и уверенно, наконец освободившись от горящей зависимости эмоциональных проявлений, как чистый кристалл льда видел все в подлинном виде… без души…

Жека рядом с таким деспотом потеряла всю свою волю, стала женственной и уступчивой, его радовало что именно рядом с Гиппиус она стала наконец такой, освободившись от бремени «мужика в юбке». Словно перевалив все на него она была счастлива обретает новое качество себя самой, которой в тайне видимо очень желала.

По вечерам он проявлял к ней некоторую снисходительность, которую она рассматривала как теплоту и заботу, а он и правда, словно оттаивал в домашней обстановке, чтобы на утро вновь превратиться в монстра. И все было ничего, но как всегда на выручку, или на беду всему человеческому, решайте сами, всплыло одно важное обстоятельство, а именно его старая фамилия, которую он сменив на более звучную и годную, под видом необходимости имиджа и заботы о будущем потомстве. Те кто донесли его старое прошлое, немного не мало подали это смешно и смешок непроизвольно докатился до него через едва скрытую мягкость в некоторых поступках подчиненных. Не подав вида, но обладая, и собрав для продуктивности своей жизни, чутье, оставшееся от чуткого сердца, он стал всматриваться в свои сны и собственные эмоциональные выплески. Они пугали его своей необузданностью и неуправляемостью. Они словно уже и не подчинялись ему, а жили своей собственной жизнью. Между строчек своего дневника, который по уже ставшей привычке анализа своих поступков, стал замечать какую-то скрытую гримасу личного повествования, его язвительные насмешки над самим собой стали прямо таки садистическим, словно кото-то уже не любящей рукой ироничного взгляда, а жирной кистью на заборе, построенном вокруг его души писал пасквили полностью снимающие его тонкие завески кротких поэзий. Его лирика покрывалась толстым слоем бессознательной желчи, и его писательство стало вонять вторсырьём. Уже не было ясных и чётких мыслей к себе и своей жизни. Уже брызгал он слюной на подчиненных, а потом и на близких. Уже было видно, что он болен и от понимания этого обратился к своему прошлому, как за спасательную соломинку.

Ему вспомнилось как еще молодым он грезил быть художником, а не телевизионным магнатов, считающим деньги и власти. Как потянулись руки в кисти и акварели, как капнули первые пятна на чистый лист бумаги, как всхлипнуло сердце и распахнулось на встречу пейзажу и растворило в себе.

Так исчез он из мира, как появился столь же случайно. И осталась за ним тайна. И ее запечатлели.

Что осталось после Ляпикова – Гиппиус? Несколько десятков рукописей, в которых он хотел понять себя и рассмотреть свою жизнь. В них явно читается не попытка любования, а желание постичь смыл человеческой жизнь, и цели его пребывания на земле. Не ведая сам того, он показал, что человеческая природа и его мировоззренческий характер легко меняется под влиянием внешних сила, неизменным остается ядро, то что верно мы можем назвать как душа, как способность любить или ненавидеть, то что не дано ни животному, ни искусственному интеллекту. Мы видим, что душа состоит из двух половинок, и каждая сторона уравновешена, но под влиянием тела или мозга одна из половинок приходит в действие словно получив разрешение и тогда психика включает свои принципы равновесия. Чем больше интеллект заставляет включать агрессию, тем больше психологические рецепторы удерживают это действие «растеплением» тела и инстинктов, чем больше мозг говорит о идеалах доброты, тем больше психика возбуждает в теле инстинкты захвата и власти.