– Ну просто натюрморт какой-то! – восхищалась мать, складывая все в корзину. – Ляль, вон там вишни купи и пойдем.

Лялька подошла к старушкам и стала пробовать сочные бордовые ягоды.

– Тебе покислее или послаще, касатка?

– Мне на вареники.

– Бери послаще и покрупнее. Легче чистить и соку поменьше. Вот эти попробуй-ка…

Лялька кивнула, и старушка стала накладывать большими пригоршнями спелые сочные ягоды. Девушка протянула деньги на ладони, но старуха не торопилась их брать. Уставившись на Лялькину ладонь, она будто окаменела.

– Все верно? – уже засомневалась Лялька.

– Да, родимая, все-то верно, только руки-то у тебя в крови.

Лялька посмотрела и засмеялась:

– Да это ж вишня! Это сок от вишни!

– Ну да… – вздохнула та. – Так бери, денег не надо…

Лялька пожала плечами, взяла пакет и пошла. Старуха посмотрела ей вслед и глубоко вздохнула.

Закрутилась студенческая жизнь. Новые эмоции, впечатления, знакомства – все, как ожидала Лялька. Она старалась сделать на отлично, сразу стремилась быть лучше во всем, даже в быту. Порядок на столе – порядок в голове. Комнату делили на двоих с девочкой с лечфака. Соседку звали Татьяна, и она была уже на третьем курсе. Целыми днями учила фармакологию и, как настоящий будущий врач, проверяла действие лекарств на себе. Лялька смотрела на нее с восхищением.

– Первый курс, Ляль, самый сложный. Выучишь латынь – значит продержишься.

Лялька исписывала все свое тело, а точнее, его части латинскими словами.

– Brachi, cheiro, dactylo, – выписывая шариковой ручкой, бубнила она.

– Ага, – ухмылялась Танька, – а внутри как подпишешь? Например, склера глазного яблока или зрачок?

Лялька всерьез задумалась. Через минуту она закрыла один глаз и написала перед зеркалом – «pupilla lris». Танька покрутила у виска и уткнулась в фарму.

– Ты так выглядишь, как будто сидела на зоне пару лет.

– Ничего, завтра отмоюсь. Зато я уже все тело выучила, – Лялька гордо закинула голову. На шее показалась надпись «collum».

Наступил декабрь. Снежный, морозный, хрустящий. Солнце ясное слепит глаза, снежинки застревают в ресницах и не тают. Лялька приехала из дома утренней электричкой. Мать надавала ей гостинцев и всякой всячины впрок. Лялька не сопротивлялась. Есть хотелось всегда и всем. Ничего не пропадало. Ей поскорее надо было вернуться в общагу, так как дома она совершенно расслаблялась, растекалась по кровати или закидывала ноги на стенку и смотрела в потолок, учить не получалось. Мозг отказывался включаться в работу. В общаге, в этой спартанской комнате, она же, напротив, собиралась и сосредотачивалась. Здесь ничего не отвлекало её. Плакат кровавого человека с цифрами и оторванная от какого-то учебного макета рука скелета, которая угрожающе свисала с полки. Рука была приспособлена для включения и выключения света, служила продолжением собственной. С её помощью легко было дотянуться до выключателя, не вставая с кровати.

В комнату постепенно проникали солнечные лучи, и Танька еще нежилась в теплой постели, наслаждаясь законными выходными.

– Подъем! Обход! – заголосила Лялька, – вставай, а то все вкусное проспишь! Мама пирожков на месяц напекла.

Танька открыла глаз и вздохнула:

– Как же хорошо было без тебя. О господи, началось… – она села на кровать, закинула ноги в тапки и улыбнулась. Таньке нравилась Лялька, ее неуклюжесть, ее еще детская суетность, напрасное беспокойство и даже наивность. «К третьему курсу пройдет», – всегда заключала она.

У Олега все было неплохо. Немного помотал нервы этот Маэстро, повысив ежемесячную плату за «крышу», но все равно нормально. Олег Ляльку не забывал, а, наоборот, все искал момент и предлог, чтобы с ней встретиться, но в Бердск Лялька приезжала на день-два и обратно – в Новосиб. Они ни разу не пересеклись.