Почувствовав, что дело принимает серьезный оборот, матушка стала стучать в окно сметкой для кана и звать мою старшую сестру, которая во дворе прислушивалась к доносящимся из дома звукам: «Доченька, быстро беги за своей тетушкой!»

Сестра – девчонка смышленая – побежала в деревенскую управу и попросила Юань Ляня позвонить по телефону в фельдшерский пункт. Этот старинный телефонный аппарат с рукояткой я теперь храню у себя. Потому что он спас мне жизнь.

В тот день, шестого числа шестого месяца, на речке Цзяохэ случилось небольшое наводнение. Поверхность каменного моста оказалась под водой, но по разбивавшимся об него волнам все же можно было определить, где он находится. Удивший на реке рыбу зевака Ду Боцзы (Шея) своими глазами видел, как тетушка на всем ходу спустилась с дамбы на противоположном берегу. Колеса велосипеда поднимали волну больше метра. Если бы тетушку смыло бурлящим потоком, меня, сенсей, и не было бы.

Мокрая до нитки тетушка влетела в ворота.

Матушка говорит, что как только тетушка вошла в дом, она будто приняла таблетку успокоительного. Войдя, тетушка отпихнула бабку в сторону, язвительно бросив: «Вы, почтенная, такой грохот устроили, разве он осмелится выйти?» – «Маленьким детям шум нравится, – упорствовала бабка, – услышит грохот барабанов и гонгов, разве не высунется поглядеть?» Тетушка потом рассказывала, что ухватила меня за ножку, потянула как редьку, да так и вытащила. Я-то понимал, что это она шутит. После того как она приняла Чэнь Би и меня, наши матери стали добровольными агитаторами за нее. Они повсюду рассказывали о своем опыте, жена Юань Ляня и зевака Ду Боцзы тоже рассказывали всем подряд, как искусно тетушка гоняет на велосипеде, так что слава о ней гремела по всей округе, спрос на повитух вскоре пропал, и это стало историческим событием.

Время с 1953-го по 1957 год было периодом расширения государственного производства, благодатным временем расцвета экономики, в наших краях погода стояла благоприятная, и год за годом выдавался богатый урожай. Народ стал досыта есть, теплее одеваться, на душе было радостно, женщины наперегонки беременели и рожали. Тетушка в эти годы просто с ног сбилась. В восемнадцати деревнях дунбэйского Гаоми на каждой улочке, в каждом переулке остались следы шин ее велосипеда, почти во всех дворах сохранились следы ее ног.

Всего с 4 июня 1953 года по 31 декабря 1957 года тетушка приняла роды 1612 раз, помогла родиться 1645 младенцам. Мертвых было шестеро, но из этих шести пятеро – мертворожденные, а у одного было врожденное заболевание. Это был блестящий успех, близкий к идеальному.

17 февраля 1955 года тетушка вступила в Компартию Китая. В тот же день она еще и приняла своего тысячного младенца. Этим младенцем был мой одноклассник Ли Шоу.

«Ваша учительница Юй – самая незакомплексованная роженица, – рассказывала тетушка. – Я ее внизу обихаживаю, а она – поди ж ты – книжку в руках держит, к урокам готовится».

В последние годы тетушка часто вспоминала те деньки. То было золотое время для Китая, золотое время и для нее. Уж не помню, сколько раз ее глаза загорались, когда она уносилась мыслями туда: «В то время я была живым бодхисатвой, я дарила детей матерям, от меня исходил аромат сотен цветов, вокруг меня кружили рои пчел, летало множество бабочек. А теперь только мухи, ети его, жужжат…»

Мои имена тоже она предложила: школьное – Вань Цзу (Нога) и детское – Сяо Пао.

Извините, сенсей, должен объяснить, что мое настоящее имя – Вань Цзу. Кэдоу – мой псевдоним.

Тетушка давно уже достигла возраста, когда поговаривают о замужестве. Но она сама зарабатывала себе на жизнь, столовалась за счет государства как госслужащий, да и происходила из такой прославленной семьи, что деревенские парни даже подумать о ней не смели. Мне тогда было уже пять лет, и я нередко слышал, как прабабушка с бабушкой обсуждают тетушкино замужество. «Ну вот скажи, невестушка, – озабоченно обращалась к ней прабабушка, – Синь-то уже двадцать два, ее одногодки по двое детей нянчат, а ей даже сватов никто не засылает!» – «Чего спешить, почтенная тетушка, – отвечала бабушка. – Такие, как Синь, могут и во дворец замуж выйти, императрицей сделаться! Тогда и ты свояченицей императора станешь, и мы императорской родней окажемся, вот уж наверняка с прибылью будем!» – «Ерунда это! – возражала прабабушка. – Император давно уже низложен, нынче народная республика, председатель у власти». – «Пусть и председатель у власти, вот мы за него Синь и выдадим». – «Ну что ты за человек, – злилась прабабушка, – сама в новом времени, а головой осталась до Освобождения». – «Я не ты, – отвечала бабушка. – Я в жизни нашей тихой деревушки не покидала, а ты вон в освобожденные районы ездила, в Пинду побывала». – «Ты при мне про этот Пинду лучше не заговаривай, у меня от одного названия кожа на голове немеет! Меня туда японские дьяволы затащили, я там мучилась, а не наслаждалась!» Так у них за разговорами и до ссоры доходило. В первый день прабабушка так рассерчала, что ушла, словно никогда больше и видеть бабушку не желала, но на другой день вернулась. А матушка, глядя, как они обсуждают тетушкино замужество, всякий раз потихоньку посмеивалась.