– Даже не верится, что я до такого додумалась! – Ольга поморщилась. – Ты меня спасла, Надя, за что тебе вечная, точнее, пожизненная благодарность. – Насмешка, с которой Ольга произнесла последнюю фразу, прозвучала наигранно. Надя сделала вид, будто не заметила.

– Не стоит, – серьезно ответила она.

– Я даже назначила на роль героя Алексея. Но он укатил в Китай, надолго.

– Как ему повезло! – Надя засмеялась. – Иначе сейчас его стали бы ловить на границе за бегство от алиментов.

Ольга тоже засмеялась.

– Нет, я собиралась быть благородной. Он вообще ничего не узнал бы. Я не думала уличать его отцовством. Я хотела родить себе мальчика или девочку.

– На самом деле, – Надя покачала головой, – ты не пошла бы на то, что придумала. Минутное желание, бывает. Кажется, сделаю – сразу вся жизнь станет другой.

– Как же, минутное, – фыркнула Ольга. – Знаешь, сколько я готовилась?

– Тогда скажу по-другому: тебя одолела временная слабость.

– Долговременная, если говорить прямо. – Она оставила подушки в покое, больше не мяла их, сложила руки на груди. На ее груди они помещались без труда. Еще бы, усмехнулась Ольга, почти немятые и никем не высосанные. – Думаешь, после того, как Алексей исчез, я не нашла другой вариант? Более тонкий?

– Да ну?! Про него ты мне не говорила. – Надя удивилась. – Скрыла, значит.

Ольга засмеялась.

– Я и себе о нем почти не говорила. Но он был, этот вариант. Я назвала его испанский.

– Я помню, ты ездила в Испанию… – Надино лицо порозовело от любопытства, свежие краски прогнали вселенскую мудрость матери, как мысленно называла Ольга уверенное выражение лица абсолютно взрослой женщины. – И что?

– Мне помешали, – бросила Ольга и рассмеялась.

– Да кто посмел? – с неприкрытой иронией спросила Надя.

– На этот раз не ты, – шумно вздохнула Ольга. – И вообще не кто, а что.

– Так что, что? – Надя по-девчоночьи заерзала на стуле от нетерпения.

– Фламенко, вот что.

Надя подалась к ней.

– Фламенко? Но это танец, фламенко. Музыка…

Ольга заметила, как округлилась Надина талия, не только грудь. Ничто не проходит бесследно. Но кому какое дело до Надиной талии, когда у нее перед глазами пять тростинок, отъединенных от нее, пять тончайших талий ее дочерей?

Ольга вздохнула:

– Я наметила день и час. Кроме объекта, конечно. Его я выбрала раньше. Все должно было произойти в Мадриде после концерта фламенко, на который гид повела нашу группу. Ты понимаешь, фламенко – не рок-концерт. Никто не разогревал нас, то есть публику, не доводил до неистовства. Но музыка…

– Я слышала, – перебила Надя, наморщив лоб, – о том, что зрителей на концертах искусственно разогревают.

– С этим все просто. – Ольга махнула рукой. – Помнишь школьную физику? Мы изучали герцы и мегагерцы. – Надя пожала плечами, было ясно, что такие знания в ее памяти не отложились. – Частота музыки должна совпадать с частотой биения человеческого сердца, а это примерно семь герц. На тактах сжатия сердечной мышцы человек чувствует, как кровь замирает в жилах. Ему становится необъяснимо страшно. Но на тактах расширения сердечной мышцы человек ощущает невероятный прилив смелости и сил. Отсюда – дикий драйв у зрителей на стадионах.

– Но музыка фламенко другая, насколько я знаю, – осторожно заметила Надя, смущенная своей забывчивостью. Она закончила школу с золотой медалью. – Такая чувственная…

– Да, именно. Такая, что страсть затопляет тебя. Ты готова сделать то, что наметила, немедленно. А твой объект сидит рядом и тоже плавится. – Ольга хихикнула. – Все так, как должно быть. К тому времени и благодаря твоим наставлениям я усвоила, что ребенок должен быть зачат в страсти, чувствовать себя желанным. Но когда музыка смолкла, танцоры ушли со сцены, зажегся полный свет, я увидела избитый каблуками деревянный пол. Я посмотрела на избранника. – Ольга вздохнула. – Он показался мне серым, тусклым. Страсть погасла, даже без шипения. Ты понимаешь?