Львов стали спешно готовить к обороне. Вокруг города рыли окопы, ставили заграждения, под Брюховичами и Винниками сооружали земляные форты, валили лес, расширяя сектора обстрела, подвозили артиллерию.

Была введена военная цензура газет и других изданий. Официальные сводки тех дней постоянно сообщали о боях на территории России, об успешных наступлениях, но весь город знал, что русская армия вторглась в пределы Галиции. Из рассказов беженцев и раненых жители узнавали о сдаче Гусятина, Чорткова, Тарнополя, о боях под Зборовом и Злочевом. Но передавались эти сведения под большим секретом, потому что за каждое неосторожно сказанное слово можно было тут же угодить в тюрьму. В газете “Słowo Polskie” была в те дни помещена такая заметка:

«За болтливость. Вчера посажен под арест Ежи Керч, гостиничный слуга, за то, что в одном ресторане за пивом рассказывал сказки о вторжении москалей в Галицию. Лучше поэтому держать язык за зубами».

А все львовские тюрьмы были уже переполнены арестованными “русофилами”. Но из прифронтовых районов прибывали все новые и новые транспорты узников. Теперь, когда вместо ожидаемого наступления на Украину, австрийская армия с каждым днем все дальше откатывалась на запад, репрессии против галицких русинов приобрели особенно массовый и жестокий характер. Бывали случаи ареста целых сел с войтом и греко-католическим священником во главе.

Широко проводимая галицкими украинофилами политика доносительства, обвинения русского движения в государственной измене сейчас обернулась против всех галицких русинов, в том числе и против рядовых украинофилов. Если верхушка украинофилов находилась в полной безопасности под покровительством высших властей, то на местах все решали командиры войсковых подразделений, зачастую весьма далекие от понимания национальных особенностей Галиции.

Озлобленное неудачами военное командование охотно подхватило поданную украинофилами версию об измене галицких “русофилов”, как оправдание своих поражений, и в ходе отступления самым беспощадным образом срывало всю злость на ни в чем неповинном мирном населении. И чего можно было ожидать от какого-нибудь немца из альпийских краев Австрии, понятия не имевшего о том, что за люди живут в Галиции, или от венгра, стремящегося отомстить русским за 1849 год. Они знали одно – что русские это враги, тем более, что об этом столько раз писали и говорили еще до войны, а галицкие русины в их понимании были так же русскими и значит – врагами. Такие детали, что среди галицких русинов существует движение украинофилов, которые отреклись от того, что они русские, и прониклись духом вражды к России, были этим немцам и венграм совершенно неизвестны. И когда простой крестьянин на вопрос: “Ты кто?” отвечал: “Русин”, этого было достаточно для ареста, а то и для немедленного расстрела или повешения.

Известен случай, когда священник-украинофил, ярый ненавистник России, желая это подчеркнуть, похвастался, что он является сотрудником газеты “Руслан”, одного из украинофильских печатных органов, известного своей антирусской направленностью. Однако венгерский офицер, не разбиравшийся в галицких делах и плохо понимавший язык, вообразил, что тот является сотрудником газеты “Руссланд”, т. е. “Россия” и приказал этого священника казнить.

Во второй половине августа 1914 года глава Головной Украинской Рады К. Левицкий получил уведомление от австро-венгерского министра иностранных дел графа Берхтольда о том, что германское правительство в Берлине желает провести с ним встречу как с политическим руководителем австрийских украинцев.