– Какой удачный день, Хацкель. Давай здесь купим все и не будем ходить по другим лавкам.

– Жена, единственный раз соглашусь с тобой, и то потому, что нет у меня желания смотреть еще раз, как продавцы в следующей лавке будут также обдирать нас до последней нитки.

За все время Фима не проронил ни одного слова, а только внимательно слушал и улыбался, словно происходящее совсем его не касалось.

Вопреки ожиданиям Хацкеля, женщины довольно быстро нашли то, что им было нужно. Уже через пару часов они вышли из магазина довольные и с большими бумажными свертками, перетянутыми шпагатной веревкой. Центральная улица пестрела рекламными вывесками, заманивая доверчивых покупателей всевозможными способами. На одном из них девчушка ангельского вида со словами «Дедушка, кури» предлагала бородатому старцу папиросы «Нарзан», ласково прижавшись к нему пухлой розовой щечкой. Плакат на лавке Фридковича настаивал на том, чтобы родители, желающие отучить детей курить, посоветовали своим чадам покупать только их гильзы, потому как они производятся без прикосновения рук и самые гигиеничные в мире. Кондитерская заманивала печеньем, конфетами, баранками и мармеладом товарищества «Абрикосов и его сыновья», аптеки настаивали принять вкусное, нежное и очень надежное слабительное средство, а на ночь пилюлю «Ара», чтобы утром с Богом идти на работу, но предварительно помыв голову мылом провизора Остроумова, от которого исчезает перхоть и вырастают пышные усы. Магазин женских товаров купца Лапина обольщал красавиц корсетами и брустень-галтерами, пошитыми по последней парижской моде. По соседству с ним врач Смирнов принимал всех глазных больных. Тугоухим рекомендовали обзавестись искусственной барабанной перепонкой «Здравый смысл», и все это за небольшие деньги, в короткий срок и, естественно, высокого качества. Жизнь в городе кипела, заставляла идти в ногу со временем, призывая не оставаться в стороне и жить полноценной здоровой жизнью. По разбитым мостовым громыхали повозки, извозчики кричали на зазевавшихся прохожих, шустрые мальчишки продавали стаканами воду, газеты и прочую дребедень. Все это было суетно и даже пугающе для местечкового жителя, привыкшего к размеренной неторопливой жизни небольших поселений.

Хоть ателье Моисея Вульфсона и находилось всего в десяти минутах спокойной езды на повозке, запряженной лошадью, этого времени хватило, чтобы голова у Фрейды пошла кругом от переполнявших ее эмоций. Фима же, напротив, был абсолютно счастлив и с радостью глазел по сторонам. Он увлеченно рассматривал яркие вывески на магазинах и привлекательных барышень, которые, как бабочки, кружились у разноцветных стеклянных витрин, рассматривая товары зимнего сезона.

– И как они в такой суете живут! – сетовала Фрейда. – Все куда-то бегут, толкаются. Никто «здрасьте» не скажет.

– Мама, это же город! Здесь тысячи людей, – попыталась объяснить Белла. – И что, им со всеми знакомиться? Поди-кась, сосед соседа толком не знает.

– Вот, это и плохо. Знали бы, добрее были. Смотри, с какими лицами все ходят. У нас в местечке беда или радость случается, кто первый узнает?

– Раввин или соседи.

– Правильно, Беллочка. А здесь куда идти? К кому обращаться? Бегут, портфельчики с бумажками в руках тискают, а сами смурные, будто их обидели. Попробуй, расскажи им про свою нужду. Они и слушать не станут! Я сейчас о своем подумала: как сироте в городе замуж выходить? Она же одна-одинешенька на всем белом свете! Кто ей приданое подготовит, о платье новом позаботится? В штетлах [15] люди всем миром для бедняков жертвуют. От каждой семьи по возможностям дают, по совести. А в городе на ком забота будет, если никто никого не знает! Кому доверить деньги собирать?