Мама говорила:

– Тебе уже пора самому читать.

Но у меня не получалось концентрироваться на книжных страницах. К концу абзаца я не помнил, что было в начале. Когда мне читали родители, их голоса становились частью истории. Можно было закрыть глаза, и все превращалось в фильм. Я не сразу привык к тому, как читает мама, а может быть, у нее со временем стало получаться лучше. Но я привык и полюбил.

– Пожалуйста, давай ты!

– Ладно.

Книги она выбирала другие и вот купила детскую Библию.

– Обещай, что дочитаешь ее сам.

– Обещаю.

Мне очень понравились первые главы, прочитанные мамой перед сном. Про сотворение мира, какие-то слова повторялись, были магическими. Потом появились Адам и Ева и пришел Сатана в обличье змея.

– Почему они поверили ему?

– Он хитрый. С ним всегда нужно быть осторожным. Он змий-искуситель.

– Я бы не стал есть плот, если бы змей сказал. А что такое плот? Это плоть?

– Плод. Это было яблоко, плод – это то, что растет на дереве. Чем оно плодоносит. Яблоко или груша. Плод, плоды.

– Плод, точно. А я думал, что это плот, какой-то квадратный фрукт, похожий на плотик!

Мы смеялись с мамой. Она меня целовала, желала спокойной ночи, и я шел спать. Иногда сестра тоже слушала главы с нами, но ей было неинтересно. Предпочитала читать свои книги или смотреть телевизор.

Мама дошла до главы про Каина и Авеля, я спросил:

– Каин – старший брат? Да?

– Да, Женя.

– А на сколько он старше?

– Я не знаю, здесь не написано. Как минимум на год, они же не близнецы.

– На шесть лет!

– Не сочиняй.

– Я знаю, на шесть.

От этой истории я плакал, сочувствуя обоим. Мне казалось, что Бог дал этим детям очень тяжелое испытание, назначив одного брата своим любимчиком. То же было и в нашей семье. Ведь я был любимцем мамы. Когда мы оставались дома одни, сестра часто толкала или била меня. «Маменькин сынок», – она могла так меня назвать. Мама говорила, что у сестры начался переходный возраст и это скоро пройдет. Я не знал, что это такое, слышал от друга Васи, что у девочек идет кровь и от этого они злые. Мне было особенно обидно, когда сестра запихнула меня в шкаф для верхней одежды и наступила ногой на голову, как бы пытаясь притоптать туда, утрамбовать, чтобы не мешался ей:

– Расскажешь маме – будет еще хуже!

Это было не больно, но унизительно.

До этого я плакал над судьбой Каина, но теперь считал наказание заслуженным. Мама сразу догадалась, что произошло. Она отругала сестру, а та устроила новую пытку. Усадила меня на стул на кухне, смотрела мне в глаза и не давала выйти. Это было очень страшно, я кричал и рвался из кухни.

– Нет, сиди. Сиди, пока я говорю. Сиди и смотри, пока не сгоришь от стыда, ябеда.

Мама усадила нас рядом и спросила:

– Как она тебя обижает?

– Никак.

– Говори.

– Не могу.

– Говори.

– Она. Она не дает выйти из кухни. А еще пнула по голове.

Мама посмотрела на сестру долгим взглядом.

– Пусть он меня пнет? – пожала плечами сестра.

Мама усадила ее на ковер.

– Давай.

Я ходил вокруг, задирая ногу.

– Не получается.

– Ты уже три раза ее пнул.

– Я не умаю.

– Что? Не умаешь?

– Не умею.

– Не делайте так больше, не деритесь, – сказала мама.

Когда мама ругала сестру за плохую оценку за поведение или за то, что та поздно пришла домой, и если сестра огрызалась в ответ, я представлял, что сестра так живет – одинокая, в вечном изгнании. Дух ее был не с нами, в другом измерении. Она всегда как будто совершала побег. С холодным и отчаявшимся сердцем Ольга бежала под дождем мимо заброшенных недостроенных домов. Всевидящее око висело везде и нигде, как проектор. Образ братоубийства постоянно возникал в ее сознании. Она была вынуждена расправиться с любимчиком, но такова плата. Прощения нет и нет конца пути.