Делал он это так: всосав очередную рюмку, гриб наползал на кирпичик сахара и с урчанием растворял его в себе. Гиндесбург наблюдал эту картину с неописуемым умилением, словно гриб был ему родным годовалым сынишкой, выучившимся самостоятельно ходить.

– …И когда я взобрался на гору Фудзи, – вещал гриб заплетаюшимися краями своей кожистой мантии, – в душу мою снизошёл небесный свет. И всё стало прозрачно и чисто. Я понял: дух и плоть лишь временно объединены меж собой. Но дух неизмеримо выше, а потому любой, кто достиг просветления, способен воплотится к новой жизни в любом живом объекте. Мой срок пришёл сейчас.

– Поразительно! – восторгался Фирзякин. Он тоже сильно опьянел. Голова его покачивалась, а нос стал распухшим и красным, – Но почему ты не стал снова человеком? Разве удобно быть чайным грибом?

– Не всё так просто. Моё истинное перерождение должно состоятся только через сто лет. НО МНЕ НЕОБХОДИМО СЕЙЧАС ПРИСУТСТВОВАТЬ В МИРЕ! Ибо грядут события, последствия которых могут изменить всё! – сказал он, посерьёзнев.

– Какие события?

– Ты обо всём узнаешь в своё время. Судьба соединила наши судьбы, и теперь тебе суждено стать моим проводником и помощником. Готов ли ты послужить свету?

– Готов, – пламенно ответил Фирзякин.

– Я знал, что ты чист душой. Знай: твоё имя останется в веках. И судьба твоя будет не напрасной.

– Я всегда мечтал сделать что-нибудь великое, – признался Гиндесбург, горестно вздохнув, – но как тут развернёшься? – он огляделся по сторонам. Крохотная кухонька с пожелтевшими обоями и старой, местами облупившейся, мебелью, производила впечатление тяжкое. На подоконнике тоскливо вяли заброшенные хозяйкой фикусы. Нездорово гудел старый маленький холодильник. В углу у помойного ведра на пыльной паутине покачивался жирный паук.

– Горизонты необъятны, а стены не есть препятствие. Лишь твой разум ставит преграды, но, в сущности, нет ничего недостижимого, и ты, как и всякий, кто служит свету, способен и достоин великой судьбы!

– Спасибо! – с чувством ответил Фирзякин, блеснув слезой.

– Наливай, – ответил гриб, подталкивая рюмку поближе.

Выпив, приятели закусили. Фирзякин звучно проглотил сплюснутый маринованный помидор. Гриб блаженно всосал рафинадину.

– Завтра мы отправимся в подвал соседнего дома, – заявил гриб.

– Зачем?

– Ты все поймёшь, когда увидишь своими глазами, – гриб качнулся и чуть не соскользнул с края стола, но Фирзякин успел его поймать.

– Спасибо! – поблагодарил тот, икнув, – Вообще-то перемещаться по городу мне проблематично, – задумался он, – поэтому наденешь меня вместо кепки.

– Но… Это как-то…

– Ну не в банке же меня носить? И потом: так мне будет комфортнее.

– Понял, – согласился Фирзякин.

– И ещё, – предупредил деловито гриб, – Ты должен делать всё, что я тебе говорю. Должен верить мне. Даже если мои указания покажутся тебе странными. Понятно? Всё-таки я, как-никак, император!

Фирзякин покорно кивнул. Они выпили ещё на сон грядущий, и Гиндесбург, уложив гриб в новую банку, отправился спать. Бездыханную супругу он оттащил на тахту, а сам улёгся в кровать, раскинувшись на ней свободно, как беззаботный оболдуй на цветочной поляне.

Но, хотя и выпил довольно много, сон никак не шёл. В голове вертелись странные мысли о мире, перерождении человеческой души и грибах. За окном горела прожектором полная луна. Призрачные облака медленно обрамляли её. Зыбкие, как утренняя дымка. На подоконнике сидел, свернувшись холмом, кот.

«Странное дело, – думал Гиндесбург, – гриб рос у меня почти год. Почему же он раньше молчал? И вообще чудеса это, честное слово. Гриб – и вдруг император! Однако вписаться в историю, стать личностью, которую запомнят в веках… Эта игра стоит свеч!»