Здесь еще чувствую, как мое сердце бьется, здесь пока еще могу надеяться.

Жаль, я не очень люблю детей, тем более новых, да и людей вообще. Но я люблю литературу, и эта любовь помогает учить. Я просто не знаю, куда себя деть еще – с этой литературой. Кем работать? Так думал и раньше: на кого учиться? Что же я буду думать потом?

Прости, что пишу об этих печалях. Кто, как не ты, их поймет? А не поймет, так хотя бы прочтет и ответит. Например, что ничего не поняла. Я рад любому твоему ответу. Я привязался к тебе так, как некоторые говорят: привязался к жизни. Не понимаю смысла этих слов. Как можно привязаться к жизни? Бред какой-то. Пока ты живешь, ты и так привязан, ты рождаешься привязанным к ней. Что же представляют собой те, кто не привязан? Но когда получаю конверт с новой весточкой от тебя, кажется, начинаю понимать их значение. Твои письма привязывают меня к жизни, ты привязываешь к ней. Только запомни, что у меня теперь новый адрес, прошу!

Ах да, забыл: напротив моего дома – церковь. Каждое утро бьют колокола, так что жить я буду у Христа за пазухой. Встану, помолюсь, выпью кофе. И на работу. Я пока еще не был в школе, но по карте смотрел: здесь их несколько, рядом с домом. Должны взять: что у них, учителей литературы много? Вот уж не поверю.

Целую ладони твои. Жду весточки.

Ваня.

Упаковав письмо, или как он называл – весточку, в конверт, Иван Матвеевич запечатал его, прижал к сердцу и закрыл глаза. Затем положил конверт на письменный стол и подошел к окну – большому и широкому, с массивным подоконником. Учитель посмотрел на него, затем провел рукой – вроде чистый – уселся и стал рассматривать, что происходит на улице. Бородатый мужик с пакетом, набитым каким-то тряпьем, подгонял усталую собаку, две девочки в одинаковых розовых куртках и белых шапках, смеясь, перебегали дорогу – хотя необходимости торопиться не было, автомобили здесь проезжали редко. Крепкий парень в кожаной куртке, на вид совсем молодой, орал непотребности в трубку мобильного телефона. «Вот кого ты будешь учить», – подумал учитель, он встал, прошелся несколько раз по комнате и снова вернулся к конверту. Взял ручку и написал в углу конверта, там, где адрес, только немного ниже, цифры. Достал телефон и набрал их же в SMS. Подумав, отправил. Прошел на кухню, открыл дверцу холодильника и достал бутылку водки.

– Местная, нижегородская, – пробормотал учитель, осматривая бутылку. – Вот и попробую.

Он плеснул водку в стакан и выпил не закусывая. Из окна кухни открывался вид на забор – по соседству с домом намечалась стройка, но она еще не началась, а забором обнести успели.

– Уныло, – морщась от водки, произнес Иван Матвеевич. – Но ничего, мне же не на кухне жить.

Водка подняла настроение, добавила активности, желания что-то делать – собственно, ради этого он и пил. Через пару минут учитель уже выходил из подъезда и, сжимая конверт, бодро перепрыгивал лужи и грязь: асфальтированного тротуара перед домом не было, и, чтобы выйти на дорогу, нужно было постараться.

– Что же тут будет, когда дождь пойдет, – беззлобно ворчал учитель.

Преодолев грязь, он посмотрел в небо, чтобы узнать, не собирается ли взаправду пойти дождь, и тотчас обомлел. О небе пришлось забыть: из углового окна соседнего дома на него смотрел недобрым взглядом бритый парень – а может быть, и мужик. Он был раздет по пояс или вовсе раздет – этого нельзя было увидеть, глядя снизу на третий этаж. Но даже с такого расстояния учитель мог убедиться, что парень здоров как медведь, весит вдвое больше него и при случае сможет убить одним ударом: его руки огромны, а рот искривлен то ли усмешкой, то ли злобной гримасой. Парень смотрел на него в упор не отрываясь, и, дождавшись, когда учитель, смущенный, отведет взгляд и сделает вид как ни в чем не бывало, крикнул на всю их тихую улицу: