Десерты вскоре закончились, да и Виктора забрал от нас другой инженер. Мы все разбрелись по каютам, оставив посуду на отдельном столе. В каюте Мирон с ходу принялся разбирать свои вещи, то и дело ныряя под кровать.

«Этот парень навлечет на нас гнев капитана, если кто-то узнает о его барахле», – думал я поглядывая в окно.

Наконец, он вылез и с восторгом продемонстрировал мне пустую емкость с дырявой крышкой.

– Вот оно! Я все предусмотрел! – сказал Мирон с гордостью. – Это дом для бабочки. Здесь она сможет жить.

– Не сможет! – я перебил его с долей скептицизма и указал на контейнер. Мне было непонятно, как он собрался держать эту огромную красавицу с синими крыльями, в крошечной коробке. – Отпусти ее, пусть летает по каюте. Все равно к нам никто не зайдет без спроса! – еда меня расслабила. От усталости захотелось вздремнуть. Казалось, что от одной бабочки ничего не будет. Подумаешь, полетает по комнате, более вероятно, что она сядет на одно место и будет сидеть. Хотя бы крылья сможет расправить.

Мирон без лишних слов отпустил ее, и мы добрых пять минут наблюдали за тем, как порхают ее красивые крылья. Новоиспеченный хозяин достал из пайка компот в тюбике и вылил немного в контейнер. Бабочка недолго думая двинулась на фруктовый аромат и пархнув приземлилась на стол. Пока она ела, перебирая тонкими лапками жижу компота, я переоделся и еще недолго посмотрел на родную планету в окно. Глаза закрывались. Прикрыв шторы на всякий случай, чтобы не получить ожог лица, я прилег на кровать и заснул, кажется, в то же мгновение. Мирон тоже спал. Мы проспали двенадцать часов, если не больше.

Встал я с красными глазами, почти ничего не видя. Голова раскалывалась. Сосед продолжал спать. Стараясь не шуметь, на ощупь, я пробрался в ванную, умыл лицо и сразу же пожалел об этом. Глазам стало только хуже. Также на ощупь я вернулся к кровати и достал свой ящик. В нем было мое спасение.

Загорелся яркий свет и я понял, что Мирон тоже встал. Он смотрел на меня и спрашивал, что с глазами, но я ничего не отвечал, стараясь выдавить капли из тюбика. Когда на одном глазу почувствовал заветную влагу и проморгался, я выдавил еще одну каплю, но она зависла в воздухе. Невесомость. Не может быть!

Мирон расхохотался в голос.

– Хватай ее! Давай же! Плыви к ней своим глазом! – кричал он.

Нас предупреждали о незаметных перебоях в гравитационном поле. Я поймал каплю глазом и тут же с грохотом упал, не заметив, насколько поднялся верх в прыжке. Зрение возвращалось, но увиденное застало меня врасплох. Тюбик с каплями оказался под моей ногой, полностью раздавленный.

– Что я теперь буду делать? – сказал я отчаявшись.

– А что ты собирался делать? Ходи в очках! – беспардонно заявил Мирон.

Меня не покидало чувство, что все это лишь плохой сон. И мои глаза, которые сильно болели, и сосед, что достался мне в наказание.

– В очках! – повторил я, – Если бы взял очки, был бы я здесь? С плохим зрением не берут в космонавты. Мой план с линзами был гениальным, оставалось найти емкость, и они прослужили бы мне в растворе долго, очень долго, но, видимо, сама судьба так решила, что мне придется вернуться на землю очень скоро и толком не изучить космос.

– Эй, расслабься! – произнес вдруг сосед. – Мы что-нибудь придумаем, отвечаю. Кажется, что из всего экипажа, хоть кто-то должен быть в линзах. Если ты додумался до такого, то почему они не смогли? И все же, почему ты не взял с собой хотя бы запасных линз?

– Если бы я знал, что на борт можно пронести практически все, включая насекомых, я, несомненно, взял бы и линзы, и очки, – мое искренне раздражение вырывалось наружу. Бурча под нос я пытался спасти остатки капель в пузырьке.