После смерти жить нельзя среди живых…
А есть ли жизнь средь мертвых? вы спросите.
Отвечу: Да… Да, есть…
Но, разве это жизнь?
Конечно, нет…
Блуждать во тьме по тем же тропам грустно…
И мыслимо немыслимые встречи, как карусель,
Калейдоскоп банальных повторений
Пугающих, ненужных, но…
Не избежать нам вечных превращений
Пока на землю не прольётся лунный свет
И лунным молоком не смочит губы дева,
Молящая любви…

Голос Марио слился с колокольным звоном, зазвучал громко, настойчиво, как продолжение песни:

– Своих желаний не стесняйтесь, Альбертина…
Я до рассвета никуда не сгину,
Не пропаду, не убегу, не улечу…
Вас принуждать не стану, не хочу
Привычный ритм я нарушать пока…
Канал глубок, на небе облака…
Луна – огромным новогодним шаром…
Я шут, бродяга, пилигрим…
Я ваших глаз не вижу,
Но укор я в них уже читаю…
Умолкаю…
Вас больше, Альбертина, не пугаю
Своими мыслями, звучащими из тьмы…
Мы не знакомы… мы пока – не мы…
А вы и я… раздробленность пространства…
Разбитость на малюсенькие стекла,
На отражения в мозаичном окне,
На блики солнца, что сиять во тьме не могут…
Им попросту нельзя сюда являться до времени…
Звон колокольный стих уже…
А звон разбитого стела – знаменье вам,
Живущим здесь сейчас,
От нас, ушедших в вечность…
До встречи на мосту… На Понте де Риальто,
На улицах объятий, вздохов, взглядов…
В глаза мои смотреть пока не надо…
Ещё не время для признаний… не…
Разбитое стекло звенит во мне…

Словно подтверждая его слова, у ног Альбертины разбилось стекло. Она вскрикнула от неожиданности, прижалась к Марио:

– Уйдёмте, уйдёмте скорее отсюда, умоляю вас.

– Сначала – поцелуй, – он улыбнулся.

– Ах, вы, мерзавец! Вы… – она оттолкнула его, задохнулась от злости. – Зачем вы меня сюда заманили? Вы – развратник. Вы…

– Полегче в выражениях, детка, – сказал Марио раздраженно. – Согласившись пойти со мной, ты должна была понимать, что за прогулкой может последовать всё, что угодно. А я прошу не тело, и не душу, а только губы… Холодный, искривлённый злобой рот, – усмехнулся. – Люблю срывать такие поцелуи. Целуя не целую, приручаю, как приручают диких кобылиц… Не дуйся. Ты – не кобылица, а милая, наивная девица, синьора, синьорина…

– Аль-бер-ти-на, – пропели из тьмы несколько голосов.

– Я знаю. Мне подсказывать не нужно, – сказал Марио резко.

У ног Альбертины разбилось ещё несколько стёкол.

– Целуйте же скорей! – воскликнула она.

– Не буду. Я расхотел вас целовать, моё дитя. Идёмте, – Марио взял её за руку, повел за собой. – О том, что с нами было, никому ни слова. Ясно?

– Яснее быть не может, – сказала она, подумав о том, что историю любви венецианского призрака и живой девушки можно назвать балладой или сказкой. Никто не поверит в реальность произошедшего с ней сегодня. Да и зачем рассказывать кому-то о странных голосах, звучавших из тьмы, о разбитых стёклах, о лунном молоке, об импозантном венецианце по имени Марио, который раскрыл ей свои мысли, чувства и даже желания. Он жаждет любви, которая поможет ему вернуться из небытия в свет…

– Вы запутались, голубка, – сказал Марио, остановившись. – Не он просил вас о любви, а вы… вы, Альбертина, умолять должны меня о снисхождении…

– Так вас или его? – с сарказмом спросила она.

– Нас обоих, – ответил Марио без улыбки. – Нас… Мы пришли. Вот ваш отель.

– Откуда вы узнали, что я остановилась в Корте дель Азур? – спросила она растерянно.

– Венеция полна загадок, – ответил он, рассмеявшись.

Вам разгадать загадки невозможно,
А нам, ушедшим в вечность,
Они ясны, понятны, объяснимы.
Вода к каналах протекает мимо
Мостов, домой, причалов…
Здесь люди ждут, прощаются, встречаются…
Здесь наши души в звёзды превращаются…