Все средства, что были у него, бросил на охрану, надеясь спастись сейчас. В будущее старался не заглядывать. Ребята постоянно обследовали участок, сделали это и сегодня – прежде, чем внук и бабушка вышли из «Вольво». Оказавшись дома, Сергей немного успокоился. Вера Фёдоровна тайком перекрестилась. Хоть сегодня Бог уберёг, день прожит – и за то спасибо.

До завтрашнего утра можно не нервничать. Вряд ли бандиты полезут в охраняемый дом, стоящий на сигнализации. Забор опутан колючей проволокой под током. Спущены с цепи собаки самой злобной в мире породы – филабразелейро. Их вывели очень давно – для охоты за беглыми рабами. Днём они сидели в вольере, и лишь тогда и Вера Фёдоровна, и прислуга решались высунуть нос в сад. Бывалый кинолог радовался, если день обходился без эксцессов.

На собак, сигнализацию и дополнительных охранников Сергей истратил бешеную сумму в долларах. Но всё равно в безопасности себя не чувствовал, хоть и пытался успокоить бабушку. Тревогу от любящей женщины скрыть невозможно. В последние дни Вера Фёдоровна часто плакала. Да, сегодня стало легче. Но завтра опять нужно ехать в город, а там никакие злющие псы не спасут. Знать бы, что так кончится, трупом легла бы на Серёжином карьерном пути…

Внук оказался между молотом и наковальней. С одной стороны – милиция, с другой – бандиты, которые могут простить ему смерть дружка. Сергей с детства привык решать проблемы по мере их возникновения. И лишь сейчас научился ценить каждый прожитый день, понимая, что завтрашнего может уже и не быть.

Сергей признался бабушке, что при виде восходов и закатов у него щемит сердце. Кажется, что раньше он глотал куски жизни, не разжёвывая. А вот сейчас принялся смаковать каждую минуту, отпущенную ему, как голодный – корку хлеба. И нынешний вечер внук провожал взглядом, наблюдая за мигающими в небе звёздами из окна своей башенки.

Нет, не трус он, и армию отслужил, но жалко бабушку. Вера Фёдоровна знает об этом. Но, в свою очередь, не представляет, что Серёжа действительно может погибнуть. По молодости, по глупости связался с бандитами. И того-то мужика, блатного, не лично убивал. За что так карать, Господи? Неужели не дашь пареньку времени на вразумление?…

Гусева рывком уселась в постели, нашла взглядом иконы, перекрестилась, сморгнула слезу. Внучек ничего не утаил от неё. Говорил, как с лучшим другом, от которого нет секретов. Объяснял значения тех слов, что старушка не понимала. У молодых нынче другой язык – не русский, привычный. Свой придумали, чтобы других не стесняться. Хоть словарь заводи – вылетает из головы вся эта шелуха. «Братва» какая-то, «крутые», «менты», «дура», «тачка»…

Или, к примеру, не знала Вера Фёдоровна, что такое «клюквенник». Думала – тот, который клюкву без спросу собирает в лесу. А Серёжа рассмеялся: «Нет, бабуль! Это – вор, который церкви чистит!» Вот тебе и на! Растила внука для лучшей жизни, а получилось всё наоборот. Он преподаёт бабушке азы тюремного жаргона. Вот она молится сейчас на иконы. И такие же образа воруют «клюквенники». Значит, не справиться с ними Господу Богу, тогда чего же у Него за внука просить? Ведь не разверзаются небеса, не поражают молнии этих «клюквенников»!

Паразиты такие, берут прекрасные слова и опошляют их, будто зад ими подтирают! Всю жизнь при слове «балерина» у Веры Фёдоровны стискивало дыхание от восторга. Веяло запахом духов и кулис, звучала в душе музыка. А воры «балериной» называют обыкновенную отмычку.

Эх, Серёжа, да как же так? Неужели без «блатных» сейчас не пробить себе дорогу? Ты – сирота при живых родителях, а бабушка ничем тебе помочь не может. Только любит, бесконечно любит. И не за деньги, не за родство. Просто за то, что ты есть…