– Я тоже не обратила внимания… дуры мы с тобой… – ответила другая. – Сами виноваты! Теперь не то лекарство получили.

Моему возмущению не было конца!

– Да вы вообще ни в чем не виноваты! Виновата только медсестра! Как вы можете терпеть такое обращение? Вам влили не то лекарство! Нужно обязательно пожаловаться врачу!

– Ты точно с Луны! Ты что, первый раз в больнице? Правил не знаешь? – женщина с капельницей говорила со мной, как с идиоткой. – Медперсонал неприкосновенный! Виноват может быть только больной!

Я попыталась поспорить, но вспомнив, как я с дикой болью карабкалась по лестнице на шестой этаж, как меня не впустили в лифт, замолчала. Тем временем, в нашу палату поселили ещё одного человека. Это была молодая девушка. В её истории болезни стоял такой же диагноз, как и у меня, только другая, более лёгкая стадия. Но! Эта девушка произвела на меня наисильнейшее впечатление. Я старалась сидеть расслабленно и спокойно, чтобы ничем не выдать своё недоумение, и тот ужас, который я испытала при виде этой несчастной. Она еле-еле прошла в дверь палаты, таких необычайно крупных размеров она была. Причём ростом девушка едва ли доходила мне до локтя. Совершенно очевидно, что она была очень и очень больна. Девушка разговорилась с «однопалатовцами». Оказалось, что она заболела нашей Болезнью в восемь лет. Её стали практически сразу лечить гормонами и цитостатиками. Лекарства «посадили» ей все органы, а рост из-за гормональных препаратов прекратился, поэтому она осталась ростом с восьмилетнего ребёнка. Суставы в итоге у неё всё равно разрушились, только теперь к своему главному заболеванию прибавились сопутствующие заболевания всех имеющихся в наличии органов, а от лечения появились множественные побочные эффекты.

– Уже двадцать таблеток гормональных в день пью, не могу больше, ничего не помогает… Из больниц не вылезаю… – и обратившись, ко мне сказала: – Повезло тебе! Скажи родителям спасибо, что не посадили на гормоны в детстве. А то бы была как я сейчас, если бы выжила, конечно… Если б мои меня не лечили, может быть, тоже была бы высокой и красивой… – Девушка залилась слезами.

Мне стало стыдно за себя. Стыдно за то, что я хорошо выгляжу и даже за то, что я, заболев всего лишь в годик, тем не менее выросла. Я захотела её успокоить, как-то утешить, но женщина у окна в приказном тоне резко сказала мне: «Сядь, пусть выплачется!»

Я подчинилась. Не могу передать словами, что я тогда чувствовала. Это были мысли о моих родителях, которые, с одной стороны, спасли мне жизнь, но с другой стороны я никак не могла понять, почему мои родители на протяжении всего моего детства не предпринимали попыток лечить меня, видя, как у меня, их родного ребёнка, разрушаются суставы? Видя, как ребёнок, страдает, как ребёнку больно! Почему плыли по течению? Почему пустили все на самотёк? Может быть, они знали какую-то тайну? Может быть, они заранее знали, что лечение окажется страшней самой болезни? Не обливалось ли их сердце слезами, когда они смотрели на мои суставы и ничем не помогали мне? Вопросы один за другим острыми иглами вонзались мне в мозг, но ответов я не находила. Потом эти вопросы ещё около года всплывали в моем сознании, пока я не прекратила их одной резкой фразой: «Стоп. Точка. Победителей не судят. Я здоровая и красивая. И это полностью заслуга моих родителей». Но тогда, в больнице, я не смогла оставаться больше со своими мыслями наедине. Я встала с кровати и пошла к своей докторице. Мне хотелось услышать от неё, что же стало с этой девушкой. Поможет ли теперь ей лечение, и, может быть, у нас с ней всё-таки разные диагнозы, ведь мы так разительно отличаемся?! Я была потрясена до глубины души, что, войдя в кабинет докторицы, заикаясь и на каком-то непонятном диалекте, едва ли напоминавшем русский язык, я попыталась расспросить её об этой девушке. Докторица была и её лечащим врачом тоже.