– Уже свалили? – спросила блондинка скучающим тоном.

– Отъехали, стоило мне выйти, – проворчала Морган. Когда она поравнялась с блондинкой, та протянула ей фартук, не отрываясь от журнала.

– Плохо дело, – промолвила она.

– Последнее лето я здесь работаю! – объявила Морган, завязывая пояс передника идеальным бантом. – Я серьезно.

– Знаю. – Блондинка перелистнула страницу.

– Я серьезно. – Морган шагнула к автомату, наполнила чашку льдом и принялась сосредоточенно его жевать. Затем она увидела меня. – Вас уже обслуживают?

– Да, – ответила я.

– Это племянница Миры, – сообщила блондинка.

Морган с интересом посмотрела на меня.

– Правда?

– Помнишь, Норман рассказывал нам про нее? – Блондинка отложила журнал и взглянула на меня. – Дочь Кики Спаркс, представляешь?

– Неужели? Как тебя зовут?

– Коули, – сдержанно произнесла я. Мне хватало опыта, чтобы знать: всегда надо быть начеку.

– Что это у тебя в губе? – усмехнулась блондинка. – Жуть какая-то!

– Изабель! – Морган ткнула ее локтем в бок. – Сколько тебе лет, Коули?

– Пятнадцать, – ответила я.

Морган приблизилась ко мне, заправляя за ухо прядь волос. На правой руке у нее было кольцо с бриллиантом, совсем крошечным – но достаточно большим, чтобы сверкнуть в луче света.

– Ты к нам надолго?

– На лето.

– Заказ готов! – крикнул Норман из кухни.

– Вот и прекрасно, – сказала Морган. – Будешь как раз по соседству. Можно как-нибудь сходить в кино или еще куда-нибудь.

– Конечно! – откликнулась я, но очень тихо. – Было бы…

– Держи. – Изабель, блондинка, плюхнула передо мной коробки с едой. – Кетчуп в коробочке. С тебя пятнадцать восемьдесят с учетом налога.

– Спасибо, – кивнула я, протягивая ей двадцатку.

Она развернулась и направилась к кассе.

– Ну, передавай Мире привет, – промолвила Морган. – И скажи, что я буду на «Тройной угрозе» – у меня как раз выходной.

– На «Тройной угрозе», – повторила я. Это явно было как-то связано с рестлингом. – Ладно, передам.

– Вот сдача. – Изабель швырнула на коробки горсть мелочи.

– Спасибо.

Изабель отступила назад, к Морган, и, прищурившись, изучала меня.

– Можно я кое-что скажу? – спросила она.

– Нет, – возразила Морган.

Я промолчала, а Изабель продолжила:

– Эта штуковина в твоей губе, она, ну, отвратительная, – заявила она, сморщив носик.

– Изабель, прекрати!

– А когда в следующий раз будешь красить волосы, – добавила Изабель, не обращая внимания на Морган, – постарайся, чтобы цвет был равномерным. Я уверена, твоя мама может позволить себе отправить тебя к профессионалу.

– Изабель! – Морган схватила ее за руку. – Коули, ты ее не слушай…

Но я ее уже не слышала – еще не осознав толком, что произошло, я развернулась и, забрав свои коробки, поспешила на парковку. За много лет я в совершенстве овладела искусством выбираться из неприятных ситуаций. Это было чем-то вроде автопилота: я просто закрывалась и отстранялась; мой мозг отключался до того, как что-то обидное успевало проникнуть внутрь. Но порой высказывания все же достигали цели.

Теперь я стояла под одиноким фонарем, чувствуя запах картофеля фри и луковых колечек. Голод исчез. Я сама будто испарилась, и вместо меня появилась старая версия – потолще, помоложе, снова у себя в городке в ту ночь, когда мы с Чейзом Мерсером решили прогуляться по полю для гольфа. Я не плакала по пути к дому Миры. В слезах мало смысла. Боль все равно не отступает. Впрочем, я была рада, что больше не плачу. Я ведь даже не знала эту девушку, Изабель, с ее белокурыми волосами и капризными губами. На мне как будто вечно висела табличка «Пни меня» – и дома, и в школе, и во всем остальном мире. «Так нечестно», – подумала я, но это было так же бессмысленно, как и все остальное.