– Тоже дочь смертного и Древнего владыки.

– О! – равнодушно произнесла Сьюзен. – А почему она спит?

– Не знаю, – ответила Вивьен, убирая фотоаппарат и хмурясь. – С ней что-то не так. Физически. Я имею в виду какой-то скрытый недуг. Возможно, рак. А еще она намного старше, чем кажется, лет по крайней мере на сто. То есть ей было по меньшей мере сто лет, когда ее усыпили. С той поры она не состарилась ни на день, потому что время здесь не шло. То есть все это место было изъято из времени ради нее одной. Труд просто титанический, и центр его приложения – она одна. Причем выброс энергии продолжается веками, и это вызывает у меня большую тревогу.

– У меня тоже, – подал голос Мерлин, который ковырялся в дверном замке с помощью хитроумного приспособления, сделанного из проволочной вешалки для одежды, одной из тех, что лежали у него в сумке. – Чем скорее мы отсюда выберемся, тем лучше. У меня почти получилось. Еще чуть-чуть… Готово!

Замок щелкнул, дверь отворилась со скрипом.

Его услышали все, включая старушку. Она открыла глаза и села в кровати. Сьюзен отскочила от нее, но Вивьен не двинулась с места.

– Мама! – позвала старушка, протягивая руки; ее сонный взгляд упал на Вивьен и сразу стал тревожным. – Ой! Кто ты? Мама!!! – завопила она так, что эхо отозвалось отовсюду сразу, словно синева над их головами была не небом, а очень высоким потолком, как в оперном театре.

Вопль сменился паузой, тоже совершенно театральной, какая бывает в разгаре представления, когда публика затаив дыхание ждет продолжения действия.

И продолжение наступило. С востока, где Волчий лес исчезал за размытым горизонтом, донесся вой. То выл свирепый ветер – от его ледяного дыхания трепетали ветки, сыпались листья. Ветер пронесся по аллее, взъерошил живую изгородь в саду вокруг лабиринта, завыл рядом с башней, но ни кровать, ни ее древнюю обитательницу не тронул, так что Сьюзен, Вивьен и Мерлин тоже не пострадали.

– Мама, – повторила довольная старушка, но она имела в виду не ветер.

Порыв зимнего ветра принес с собой пыль и туман, которые, уплотнившись, сложились в огромную руку. Каждый ее палец был размером с башню. Скользнув над верхушками деревьев, стремительная, точно ветер, рука закрыла собой восток.

– Внутрь! – крикнул Мерлин, настежь распахнул дверь и втолкнул в башню Вивьен, а потом Сьюзен.

На пороге они оглянулись и увидели, как рука опустилась и каждый ее палец коснулся статуи на аллее. При прикосновении камень втянул в себя пальцы из пыли, и через секунду руки не стало.

Мгновение спустя пять статуй на аллее вздрогнули, повернулись в сторону башни и сошли со своих постаментов. Ближе всех к башне был гиппалектрион, ужасно похожий на пегаса, с которым что-то пошло не так. Спереди это был конь, но круп имел петушиный, с соответствующим хвостом, с четырехпалыми лапами со шпорами и крыльями, как у курицы. За ним шел лев, довольно обычного вида, только очень крупный, с неправильными лапами, будто создававший его скульптор никогда не видел живого льва. За первыми двумя статуями следовал поразительно уродливый ипотрилл – существо с головой кабана и туловищем верблюда. При этом у него были клыки, огромные, как серпы, непропорционально высокий и узкий горб, ноги быка, а длинный чешуйчатый хвост завершался жалом размером со штык-нож времен Первой мировой. За ипотриллом скакал единорог, тоже с нарушенными пропорциями: его голова все время клонилась вперед из-за длиннющего рога; за единорогом бежал писмайр – по сути, гигантский муравей, только с короной на голове, а его непомерно длинные лапы имели лишний сустав.