– Когда подрастешь, станешь непобедим.

Я мечтал стать непобедимым прямо сейчас, чтобы не давать отцу нас наказывать. Я уже был выше и крепче других детей в классе, но мне нужно было стать еще сильнее. Я начал снимать перчатки.

Чезаре повернулся к Маттео. Тот, задумавшись и подтянув колени к груди, сидел на краю боксерского ринга.

– Теперь твоя очередь.

Брат никак не среагировал, уставившись в одну точку. Я бросил в него боксерскую перчатку. Он вскрикнул, потёр висок, взъерошив темно-каштановые волосы и нахмурился.

– Твоя очередь, – повторил я.

Маттео поднялся, но я заметил, что он расстроен. Причину его настроения я знал, но надеялся, что он будет держать ее при себе.

– Почему мы не поехали на похороны мамы?

В нашу сторону шла Марианна. Я бросил в него вторую перчатку.

– Заткнись.

Он топнул ногой.

– Нет! – Брат спрыгнул с ринга и потопал к выходу из спортзала. Куда это он собрался?

– Маттео! – крикнул я, бросившись за ним.

– Я хочу с ней попрощаться! Несправедливо, что она там совсем одна.

Нет, нет, нет! Зачем он говорит такое при посторонних?

Я не оглядывался, но знал, что Чезаре с Марианной слышат каждое слово. У самых дверей я схватил Маттео за руку и потащил назад. Он попытался вырваться, но я был сильнее. Он поднял на меня зареванные глаза.

– Хватит реветь, – строго прошептал я.

– Неужели ты не хочешь попрощаться? – охрипшим голосом спросил он.

Внутри у меня все сжалось.

– Она с нами тоже не попрощалась, – я отпустил Маттео, и он ещё сильнее разревелся.

Марианна погладила его по плечу, но ко мне не прикоснулась. Она усвоила урок. За эти дни каждый раз, когда она пыталась меня утешить, я ее отталкивал.

– Ты расстроен, и это нормально.

– Ну нет, – упрямо заявил я.

Неужели она не понимает? Если отец узнает, что Маттео плакал из-за матери, тем более при Чезаре, ему попадёт. Может и глаз ему выжжет, как угрожал мне. Я не мог позволить такому случиться. Оглянувшись, я заметил, что Чезаре торчит недалеко от нас, разматывая бинты на кулаках.

– Наша мать была грешницей. Самоубийство это грех. Она не заслуживает, чтобы мы горевали по ней, – повторил я то, что говорил мне наш духовник, когда мы с отцом ходили в церковь. Я не мог этого понять. Убийство тоже было грехом, но священник никогда не напоминал об этом отцу. Покачав головой, Марианна печально посмотрела на меня и погладила меня по плечу. Почему она никак не уймётся?

– Она не должна была оставлять вас одних, мальчики.

– Ее и раньше вечно не было с нами рядом, – заявил я, усилием воли сдерживая свои эмоции.

Марианна кивнула.

– Знаю, знаю. Ваша мать…

– …была слабачкой, – прошипел я, отшатываясь от ее прикосновений. Я не хотел говорить о матери. Я просто хотел забыть о том, что она когда-либо существовала, и хотел, чтобы Маттео перестал смотреть на этот дурацкий нож так, будто тот может его убить.

– Не надо, Лука, – тихо попросила Марианна. – Не становись таким как твой отец.

То же самое перед смертью сказала мне бабушка Марселла.

Бабуля была хрупкой и маленькой. Кожа у неё была как будто велика для ее тела, как будто она одолжила ее у человека вдвое больше неё.

Она улыбнулась так, как никто и никогда мне не улыбался и протянула ко мне свою дряхлую руку. Я взял ее ладонь. Кожа у неё была как бумага, сухая и холодная.

– Не уходи! – потребовал я. Отец сказал, что она скоро умрет. Потому и послал меня к ней в комнату – чтобы я понял, что такое смерть, но я и без него это знал.

Бабуля легонько сжала мою ладонь.

– Я буду присматривать за тобой с небес.

Я покачал головой.

– Оттуда ты не сможешь нас защитить.

Ее карие глаза светились добротой.