В замке жили сельским укладом: семья собиралась за столом только за ужином, и с утра Такко был предоставлен самому себе. В другом месте он проводил бы дождливые дни на кухне, где жаркий очаг и близость кладовой неизменно собирают лучших рассказчиков и слушал бы легенды о принятых замком сражениях. Историю разрытых могил, мысли о которой не покидали Такко, здесь тоже наверняка знали лучше, чем в городе. Но слуги оказались на редкость неразговорчивы. Никто не спешил ни расспрашивать гостя о соседних городах, ни делиться своими историями.

За два дня Такко облазал главную башню и западное крыло. На всех ярусах было пусто и пыльно. Двери, за редким исключением, были заперты, а те комнаты, куда удалось попасть, встретили незваного гостя затхлым запахом и равнодушием затянутой в чехлы мебели. На полах лежал толстый слой пыли, углы были затянуты паучьми сетями, а ставни почти не пропускали свет. От скуки он рассмотрел старинные портреты в восточном коридоре: у всех мужчин были те же резкие и острые черты, что у маркграфа. Будто один и тот же хранитель рода раз за разом возрождался в своих потомках. Агнет со своими мягкими чертами и широкими скулами была совсем не похожа на отца. Лишь упрямый подбородок и манера держаться указывали на то, что девочка станет достойной наследницей своего рода.

Такко бродил по коридорам и залам, касался древних стен, и каменная громада замка завораживала его. Иные люди не выносили близости камня. Такко доводилось встречать воинов, избегавших сторожевых башен: ночами им казалось, что валуны в стенах говорят друг с другом. Сам он никогда не знал подобных страхов. Коридоры и залы напоминали подземные ходы и пещеры, которые он увлечённо исследовал в детстве; отец обломал не одну хворостину, пытаясь предостеречь сына-непоседу от обвалов и неверных троп, но Такко если уж брал что-то себе в голову, то не отступался и научился чувствовать себя в каменной толще почти столь же уверенно, как на поверхности.

Холодная утроба замка хранила своих обитателей, как материнское тело хранит неродившееся дитя. Кварцевые жилы пронизывали гранитные валуны, как кровеносные сосуды – человеческую плоть. Замок жил, замок дышал, и Такко многое отдал бы, чтобы услышать, о чём говорят древние камни в его стенах.

Не найдя ничего интересного в комнатах, Такко вернулся в оружейную. Выбрал меч по руке и принялся разминаться, вспоминая заученные в детстве упражнения. Отец настаивал, что сын должен уметь фехтовать. Умение сражаться длинным клинком не могло пригодиться на горных тропах, зато считалось почётным. Такко обучали по преимуществу вычурным турнирным приемам; сейчас он повторял их, попутно вспоминая и те, которым успел научить Верен, когда на стоянках они выламывали по палке и Верен обещал «показать недомерку с гор, как сражаются мужчины». Несмотря на все увещевания друга, Такко не обзавелся мечом, отдав все силы стрельбе, а в ближнем бою, до которого доходило крайне редко, полагался на нож. Но кое-что из уроков он запомнил, и теперь чередовал сложные и эффектные выпады с прямыми и сильными замахами.

– Приятно видеть, что славное оружие не скучает без дела, – голос маркграфа легко заполнил комнату, и Такко едва не вздрогнул от неожиданности: Оллард вошёл неслышно и наблюдал за упражнениями, стоя в дверном проёме. Он протянул руку, требуя меч; Такко вложил рукоять в раскрытую ладонь и отпрянул, когда Оллард подкинул клинок вверх и ловко поймал.

– Это хороший меч, – сказал он, со свистом рассекая сталью воздух. – Помню, я упражнялся с ним, когда был чуть младше тебя. Оружие, которое хранится здесь, помнит славные времена! Я не застал, когда оружейная находилась на первом ярусе. Когда я был мальчишкой, большинство из этих прекрасных мечей были свалены кучей в сундуки. То, что ты видишь сейчас – заслуга Малвайн. Она наняла мастера из столицы, чтобы точно определить время изготовления каждого клинка, и писаря – составить опись. Она придумала развесить мечи на стенах, и летом их озаряет солнце.