Я не мог смотреть на мир иначе, как только сквозь дрожащее марево и клубящиеся вспарения своего пылающего рассудка. В подобном состоянии высокой эйфории, когда почва ушла из-под ног, и под тобою разверзся и взалкал черный зев всепожирающей бездны, – мир кажется неверной иллюзией, гротескным наваждением, сном. А люди, эти мелькающие, искривленные тени, эти пустоглазые маски, полоротые куклы, – люди видятся как скоротечные вспышки, излучения и миражи моего воспламенившегося сознания. Страсть, страсть во всем. Страсть, играющая миром, как младенец – золотыми шарами и листьями. Вещи не имеют своей температуры, формы и материала: это я создаю их. Это я нагреваю их, и плавлю, обжигаю предметный мир своей мятущейся мыслью. И все, к чему я прикасаюсь, оживает. А ведь было время, когда я мог только разрушать чуждый мне мир: его образы и идеалы, так тупо, так жестоко, и так наивно противопоставлявшие себя моей воле. Душа моя – вожделеющая материя. И я так мастерски овладел этой губительной техникой самосожжения, что вскоре остался в мире совершенно один. А павшее небо лежало у моих ног – остывающим, серым пепелищем. Нет мира, нет Бога, только комары и люди. Даже и людей давно уже нет, одни комары. И вот, теперь мне стоит больших трудов воскрешать реальность из пепла: душа моя – семя и кровь. Бывают мгновения, когда в мир сквозь человека смотрит его будущее. Дух вглядывается в реальность. Тесей бредет сквозь темный лабиринт. «Метафизическое окно», в него сквозит энергия, преобразующая мир. Сам человек в это время, или, вернее, в это отсутствие времени, – тоже отсутствует. Он превращается в полую куклу Голема, в модель, в тонкую болванку, отделяющую силовой поток его внутренней энергии от всеобщей энергии Космоса, – человек превращается в хрупкую капсулу, стенки которой утончаются предельно. От внутреннего давления «капсула» эта имеет опасность разорваться, лопнуть, подобно мыльному пузырю. Мгновения эти ценны еще тем, что от человека, в их протяженность, отделяется огромное количество всеразличных его жизненных мнимостей, масок. На секунду существование его обретает высокую степень правдивости. Случается подобное крайне редко. Форма этих записок – медитация через текст. Цель пока проглядывается смутно, но она есть. Наверное, цель – это движение в сторону своей глубинной сути. Да, скорее, даже не сама суть, но именно – движение к ней. Возможно, движение это и есть суть. Метод – это фиксирование в словах всего того, что различимо мною внутри моего сознания. Конечно, я попытаюсь отделять «зерна от плевел», и не выносить на свет весь свой ментальный мусор. Все-таки мотором этой медитации является рациональность, пусть иногда и принимающая вид инаковости. Своего рода – это такая умственная игра, которой я увлекся сам, и попытаюсь увлечь других: я набираю в легкие воздух и, как ребенок, опускающий лицо в ведро с водой, – заглядываю в некое «метафизическое окно». Буду пытаться держаться «внутри себя» как можно дольше, но как только мысль обрывается и воздуха в легких не хватает – выныриваю, т.е. сразу же обрываю эту запись, с тем, чтобы вернуться к ней уже в следующий раз. Не знаю, что может повстречаться мне в «сумрачном лесу» моей психики. Возможно, как Данте, я и встречу своего Вергилия, и он выведет меня к тонким сферам, а возможно и нет. Хотелось бы встретить, но гарантий никаких не вижу. Думаю, что и меня ведет вглубь этих «тесных кругов» любовь к своей сакральной Беатриче. Но это – поэзия, а меня же более всего интересует сейчас практика. Метод. Но, кажется, воздух в легких заканчивается. Выныриваю.