– Занято, – прошипел я, легонько ударив мышь кулаком в перчатке. Мышь не развалилась, как в прошлый раз, а только помялась. Но, кажется, всё равно сломалась. – Поищи место в преисподней.

Мне на голову посыпалась земля, а кусты куда-то разом исчезли. Перевернувшись, я увидел, что оберон, желая добраться до меня, вырвал их с корнем. Наклонившись так низко, что его ноздри едва не втягивали меня, он злорадно ухмыльнулся.

– Нашёлся. Твоё последнее слово, человек?

Откуда-то из самых глубин ночи, из холода и мрака донеслось едва различимое пение. Женский голос по слогам повторял слова на неизвестном мне языке – мотив был похож на детскую песенку. Оберон посмотрел куда-то вдаль и принюхался.

Холод, пронизывавший меня до костей, растаял в мягком тепле, наполнившем всё тело, и вокруг левой руки возникло золотистое свечение, пульсирующее в такт ударам сердца. С каждым слогом оно усиливалось, обволакивая ярким коконом. Оберон покосился на меня, в его взгляде появилось недоумение.

Маркер… Как всё докатилось до такого?

Бежать. Бежать было единственной моей мыслью. И самой правильной, надо сказать. Кое-как поднявшись на ноги, я попытался сделать шаг, но тело не слушалось; левая рука безвольно болталась, став тяжелой, будто была сделана из свинца. Я неуклюже шагнул, покачнулся, завалился на бок и мешком упал на землю.

Женщина в ночи перестала петь.

Столб слепящего золотого света ударил в небо. Дыхание перехватило, сквозь звон в ушах пробился грохот, похожий на рёв урагана. Я чувствовал, как свет становится всё плотнее и плотнее, пока его не разорвало.

Напряжение, наполнявшее тело, спало. Волной накатила тишина, показавшаяся ещё оглушительнее грохочущего света. Мрак снова обступил меня со всех сторон, и всем, что осталось в этом мраке, были я сам да жуткая рогатая голова.

Обезьян налетел откуда-то слева и набросился на оберона. Тот, схватив Обезьяна одной рукой, с такой силой приложил его о землю, что с рыжей шерсти посыпалась золотистая светящаяся пыльца.

Каким-то далёким краем сознания я понял, что самое время сваливать, но другой край – не менее далёкий – подсказал, что оберон намного сильнее своего противника, и, разобравшись с Обезьяном, он обязательно вернётся за мной. Разумнее было принять чью-либо сторону. Временно, разумеется. Что я и сделал, тем более, что особо выбирать не приходилось.

Заслонив собой оглушённого Обезьяна, я размахнулся пошире и что было сил ударил по опускавшемуся гигантскому кулаку. Боль была такая, будто мне на руку наковальня упала; оберон, судя по его воплю, чувствовал что-то похожее. В ту же секунду на него набросилась едва ли не вся Обезьянова армия, они облепили великана, и слышно было только, как скрежещут друг о друга стальные когти.

Воздух дрогнул и оберон исчез. Убежал зализывать раны.

Я оглянулся. Обезьян, как ни в чём ни бывало, висел в воздухе. Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга.

– След, – сказал он наконец.

Я скорчил раздражённую мину и отмахнулся от него.

– Не знаю, о чём ты.

Обезьян вздохнул и тоже исчез.

Эти двое ещё вернутся, чтобы завершить начатое, но не сейчас. В складывавшейся картине и этого было достаточно.

А потом в глазах всё поплыло.

Кто-то взял меня за плечо. В холоде, из которого сейчас состоял весь мир, это прикосновение показалось обжигающе горячим. Следом я почувствовал холодную, твёрдую землю под щекой. Упавшие очки утонули в снегу. Кое-как отряхнув, я надел их и перевернулся на спину.

Молодая женщина в заснеженном сером пальто посмотрела на меня, будто думала увидеть кого-то знакомого и, не узнав, отпрянула. Приподнявшись и оглядевшись по сторонам, я обнаружил, что лежу на развороченной клумбе. Неподалёку были рассыпаны вырванные обероном кусты, а асфальт на дороге, где он приземлился, прыгнув за мной, здорово просел.