– Не опечаливает, – холодно ответил Лёша. – В этом просто есть какая-то насмешка… Черт, это же просто невероятно!

Оба брата увидели этот тусклый, жалкий лучик надежды.

– Знаешь, в моем случае будет эгоистично такое заявлять, – начал Егор, сам не понимая, от чего так говорит, – но я рад тому, что у нас есть цель, ради которой мы можем отсюда сбежать, – он кашлянул в руку, будто бы боясь продолжить. – Просто понимаешь – я никогда не боялся за то, что может произойти. Ну, то есть если бы, например, где-то сгорел дом, прошелся ураган или шальная бомба уничтожила какой-нибудь магазинчик, то я бы не столько скорбел по людям, сколько бы был рад тому, что хоть что-то происходит. Начался бы кипишь, шумиха, начались бы какие-то действия. Мир бы сошел с этих недвижимых весов равновесия…

– Боже, – перебил Лёша, – что ты такое говоришь? Как можно радоваться таким ужасным вещам?

Егор еще сильнее смутился, но нашел силы договорить, начиная уже четче осознавать, что так угнетало его все эти дни:

– Черт, неужели у тебя не так же? Все вокруг так однообразно, что любой движ кажется невероятным приключением. Прежний ритм нарушается – что-то раскручивает эту долбаную планету! – он чуть притих и продолжил с опаской, слизав капли крови с руки, которую поцарапал о битое стекло: – Я рад, что отец дал нам цель. Мы можем убежать, не думая о каких-то других вещах. Свалить к чертовой матери отсюда!!! – Егор вздрогнул от неожиданности. – Неужели я понял, в чем была причина этих головных болей и постоянного жара…

Лёша издал тяжелый вздох и еще раз начал бегать глазами по листу с письмом, изредка останавливаясь на чем-то и внимательно перечитывая. Наблюдая за старшим братом, Егор боялся, что он сказал что-то совершенно безнравственное и аморальное. Это ощущение быстро сменялось страхом того, что старший брат сохранил трезвый ум, чтобы не соваться в это путешествие. Он был свято уверен, что рациональное мышление преобладает над ним, но в то же время он обращался к себе, думая, не подводит ли его чутье. Не сошел ли он с ума? Лёша поднял голову, заговорив медленно, чеканя каждое слово, нахмурив лоб и делая долгие паузы:

– Я тебя прекрасно понимаю… Тебе тяжело, ведь в свои восемнадцать ты пережил на-а-а-а-много больше, чем остальные сверстники. Детям всегда хочется драйва и веселья, а жизнь тебе их никогда не давала, закапывая в горах бумаги и документов, слишком рано тебя поглотивших… Конечно, то, что ты сказал, было цинично, даже жестоко и эгоистично, но, опять же, в твоем возрасте это нормально, – Лёша довольно улыбнулся.

– Полно те! Сам старше меня на четыре с половиной года. Сам такой же ребенок, как и я, а пытается меня упрекать в чем-то! – Егор снова разозлился, но уже мягче, чем раньше. – Можно подумать, я пережил меньше твоего. Да мы же вместе прошли через бедность и работу у Постулатовых. Через долбаную школу номер четырнадцать и ментов, вечно как псы гоняющихся за нами на каждом углу с документами. Мы же вдвоем пережили смерть родителей и ядерную бомбардировку – так чем же я хуже, скажи!

Щеки Лёши подернулись, он слегка побледнел. На секунду Егор заметил в его лице проблеск душевной боли, но тот ловко его скрыл. Старшему брату хотелось что-то сказать, о чем говорила судорожно отбивающая ритм по пустому пространству, где недавно был стол, рука, но он не мог выдавить и слова из себя. Бросив на него презрительный взгляд, Егор демонстративно хлопнул ладонью по голени и удалился за угол к их старому секретеру. Лёша сжал кулак и принялся через силу перечитывать письмо, все время возвращаясь к дате, указанной внизу письма – 10.07.2…