Наш же брак был договорным. Ей нужна была помощь, а я не смог пройти мимо. Любил ее давно, но ее сердце принадлежало другому и как бы я не старался, а сделать так, чтобы она полюбила меня - не смог.

— Я же говорила что он изменяет, - с горечью в голосе произносит Оля. Ее руки дрожат так сильно, что ей не удается удержать чашку с чаем, поэтому она кладет ее на стол.

— Говорила, - делаю глубокий вдох. – Но я хотел убедиться в этом лично. Вернее, убедить тебя в том, что ты не права, а в итоге стал свидетелем грязной тайны.

— А я оказалась права, — она совсем сникает. — Женщины такое чувствуют.

— Права, - повторяю тихо и отвожу взгляд от глаз Оли, потому что я сейчас частично виноват в той боли, которая отражается в них.

— Зачем ты приехал? Чтобы сказать мне это? Так я и без тебя знала о том, что они вместе.

— Я приехал, чтобы ты не наделала глупостей. Ты ведь захотела бы увидеть все собственными глазами, чтобы точно знать, что Ваня тебе изменяет.

Оля пожимает плечами, я замечаю слезы в уголках ее глаз, она едва их сдерживает. Мне хочется обнять ее и заверить, что на этом жизнь не заканчивается. Кому как не мне об этом знать? Но вместо этого сижу на табуретке, словно приклеенный, и размешиваю ложечкой чай.

Между нами виснет напряженное молчание, никто из нас не знает что сказать ещё.

— Какие планы у тебя дальше? Не будешь же здесь всю зиму сидеть? — обвожу взглядом ее скромное жилище. Дом совершенно не предназначен для жизни зимой. Хрупкая Оля не сможет расколоть поленья и таскать воду с колодца.

— Подам на развод. Я завтра собиралась обратно в город уехать, соберу вещи пока Иван будет на работе, несколько дней у подруги проведу, пока квартиру съемную искать буду. А дальше... не знаю, что-то буду думать, - грустно произносит она.

— Мне жаль, Оля. Вы для меня с Иваном очень близкие люди.

Мы снова молчим, тишину нарушает лишь свист ветра, который доносится с улицы.

— Наверное, пойду лопату поищу и двор немного расчищу, иначе завтра не откопаем машину.

— Можешь, пожалуйста, воды с колодца принести? — робко спрашивает Оля. — Помыться нормально хочу, раз у нас теперь здесь тепло. Ох, ты даже не представляешь как я мёрзла эти два дня. В магазине не оказалось ни одного обогревателя, а райцентр слишком далеко, ехать не было сил, — она пытается контролировать свой голос, казаться весёлой и безразличной к происходящему, но актриса из неё никудышная.

— Конечно, если что ещё нужно говори. Я до утра останусь, хорошо? Сейчас куда-то ехать не безопасно.

— Конечно, Макс, о чем речь. Я бы тебя и не пустила никуда в такую погоду.

Я приношу Оле воды, потом в сарайчике нахожу лопату и разгребаю во дворе снег. Через несколько минут становится жарко от работы и я расстегиваю молнию на куртке. Расчищаю вокруг машины Оли, сгребаю снег с лобового стекла и крыши. Отчего-то почти уверен, что завтра вряд ли кто-то уедет из этой деревни. Снегоочиститель сюда доберется не скоро, по сугробам ехать не лучший вариант, хотя трасса близко, но у Оли седан еще и заднеприводный.

Потом останавливаюсь, чтобы отдышаться, поворачиваю голову к дому и застываю. Забываю даже как дышать. Оля хоть и зашторила окна, но ткань тонкая, к тому же не закрывает окно до конца. И мне сейчас прекрасно видна ее оголенная спина. Она стоит, нагнувшись перед тазиком, и смывает пену с плеч.

Я не могу отвести от нее глаз. Утонченная, стройная, красивая. Жар в теле становится невыносимым. Я резко выталкиваю из груди воздух и отворачиваюсь. До чего докатился: заглядываюсь на жену друга, пусть и почти бывшую жену. Скорее всего сказывается длительное отсутствие женщины в моей постели. Не иначе.