Она так не подходила этому фыркающему, дребезжащему, разбитому пазику, этому грязному полу, этим людям, что со скучающими, пресными лицами ехали по своим будничным делам, радиоприемнику, орущему какую-то чушь, и ему самому, Серёге Бурцеву, со всеми его мыслями и занятиями. Как она вообще оказалась в этой колымаге, катящейся по асфальту на одном лишь честном слове?

Вспоминая потом об этом, Серёга не смог представить черты ее лица – видно, не до того было. Не смог припомнить, и как она была одета. Казалось – в каком-то неземном облачении.

Бурцев застыл в одной позе, словно его целиком сковали гипсом: с вытянутыми ногами, с рукой, полезшей за смартфоном во внутренний карман куртки, да так там и оставшейся, с приоткрытым от изумления ртом. Со стороны это, должно быть, выглядело нелепо. Тем не менее его мысли неслись своим чередом, подчиняясь только им известным правилам. Серёга вдруг ощутил себя каким-то маленьким. Почему-то все, чем он жил до сих пор, чем ежедневно занимался, чему посвящал отпущенное Небесами время, к чему стремился, показалось ему пошлой суетой, мелкой, бездарной, бессмысленной. А Истина – вот она, перед ним, во всем блеске абсолютного совершенства.

Наверное, некрасиво и неудобно вот так ехать с незнакомой девушкой, сидящей напротив, в метре от тебя, вылупившись на нее, и молчать. Но чтобы это осознать, следовало прийти в себя. А у Серёги не получилось.

Кажется, он проехал свою остановку, куда так стремился. Но до этого ли ему сейчас было?

А девушка приехала. Она встала, молча протянула водителю мелочь и вышла.

Водитель же оказался не слишком галантен. Он открыл дверь прямо перед грязной лужей, отчего красавице пришлось напрячься, чтобы не запачкать ног.

Преодолев препятствие, девушка оказалась в грубоватых объятиях поджидавшего ее небритого и несвежего кавалера в сильно истертых джинсах. Тот громко рыгнул и запинаясь произнес:

– Маришка, это ты правильно сделала, что приехала.

Кавалер подхватил ее под руку, скорее не затем, чтобы помочь, а чтоб самому не упасть. Странная пара направилась к ближайшему подъезду обшарпанной девятиэтажки.

Пазик поехал дальше, а над городом стали сгущаться сумерки. Их прочертила и сразу погасла падающая звездочка. Ее слишком яркий свет оказался непонятен и чужд этому тусклому миру. Оттого он и проглотил ее.