– Гензель, что ты всё останавливаешься да оглядываешься? – взорвался отец, – не отставай!

– Я вижу мою голубушку, что сидит на крыше и хочет мне сказать "прощай", – ответил Гензель.

– Дурак, – усмехнулась жена, – никакая это не голубка, это утреннее солнце выглядывает из-за печной трубы, – а Гензель всё бросал и бросал крошки на дорогу.

Вот, завела мачеха детей в такую далёкую чащу, где они ещё ни разу в своей жизни не бывали. И снова развели костёр и мачеха сказала:" Сидите здесь, детки; если устанете, можете немножко поспать. А мы пойдём валить лес и вечером, когда закончим, придём и вас заберём." Как пришёл полдень, разделила Гретель свой кусок хлеба с братом, ведь Гензель свой кусок рассыпал по дороге. Зачем они заснули и пришёл вечер; но никто так и не пришёл к бедным детям. Проснулись они тёмной ночью, и Гензель успокаивал сестру, говоря:" Только подожди, Гретель, как луна взойдёт, тогда мы увидим хлебные крошки, что я рассыпал, и они покажут нам дорогу к дому." А как взошла луна, то открылось им, что не могут они найти тех хлебных крошек, ибо склевали их тысячи птиц, что летают по полям и лесам. Гензель сказал Гретель:" Мы скоро найдём путь, " – но поиски были безуспешны.  Они шли всю ночь и весь следующий день, с утра и до вечера, но так и не вышли из леса, и они были так голодны, ведь у них не было ничего, кроме нескольких ягод.  И когда они устали настолько, что ноги перестали их нести, то легли под дерево и заснули.

Настало третье утро, как они покинули отчий дом.  Они снова начали идти, но уходили всё глубже в чащу, и так как помощи было ждать неоткуда, начали детки отчаиваться. И вдруг, в полдень, увидели они красивую белоснежную птичку, что пела на ветке свою песенку, такую красивую, что детки замерли да заслушались. А как закончила она петь, то расправила свои крылья и полетела, словно маня за собой, и бежали детки вслед за ней, и прибежали к маленькому домику, на крышу которого птичка и села. Когда они подошли совсем близко, то оказалась, что домик сделан из хлеба и покрыт пирожными, а окошки в нём сделаны из прозрачного сахара.

– Давай-ка что-нибудь отсюда снимем, – сказал Гензель сестре, – и у нас будет Благословенная трапеза.  Я хочу съесть кусок крыши, Гретель, а ты съешь кусок от окна; оно, должно быть, сладкое.

Гензель встал на цыпочки и отломил себе немножко от крыши попробовать на вкус, а Гретель совершенно случайно наступила на ломтик и ломтик хрустнул. И вдруг из горницы раздался тоненький голосок:

– Кто домик мой кусает,

Хрустит да подгрызает?

А они в ответ:

– Это лишь ветер,

Да небесные дети, – и дальше принялись есть, стараясь не хрустеть. Гензель, которому крыша показалась очень вкусной, сорвал с неё кусок побольше, а Гретель, выдавив себе кругленькое сахарное оконце, присела на корточки и уже совсем воспряла духом, как вдруг отворилась дверка, и из дома, опираясь на клюку, выползла сморщенная старушка.  Гензель и Гретель испугались так сильно, что у них аж из рук всё попадало. А старушка покачала головой да сказала:

– Ох, милые детки, что же вас сюда принесло? Заходите лучше внутрь, да оставайтесь у меня, не пожалеете.

Взяла она детей за руки и повела их в домик. А там вкуснятины – видимо-невидимо: и молоко, и сахарные пончики, и яблоки, и орехи, чего только нет! А ещё в домике стояли две кроватки, покрытые белоснежными перинами, и когда, основательно подкрепившись, детки легли почивать, показалось им, что попали они в рай.

Но старушка дружелюбной была только с виду, а на деле была злой ведьмой, что подстерегала маленьких детишек и пряничный домик построила специально, чтобы их приманивать. Когда дитя попадало под её чары, она его умертвляла, варила и ела и это был для неё праздник. У ведьм красные глаза и они очень плохо видят вдали, но у них звериное чутье, и так они загодя замечают, когда подходят люди.  Когда Гензель и Гретель только вошли в её владения, она злобно расхохоталась и издевательски проскрежетала: