– Ну и на хрена ты дала этому прыщавому сисадмину? Маша, ты что, не знаешь себе цену?

– Конечно, знаю. Но мне давно не восемнадцать, скоро стукнет сезон распродаж.

Музыка Малера, Шопена и Чайковского отражалась эхом от арочных потолков, официанты в атласных кушаках разносили закуски, придерживая над головой круглые подносы. Пьяный начальник хозотдела снял с себя пиджак и накинул на плечи мраморной Афродиты: «Прикройся, стерва, распустила груди, стыдоба какая». Тут Лену потянула за руку секретарь:

– Там это, Эмилии Петровне плохо, надо скорую вызвать.

Лена бросилась в туалет. Эмилия Петровна, матрона лет шестидесяти, возглавляла финансовый отдел одного из региональных офисов, частенько наведывалась в Москву и была приглашена на праздник лично владельцем бизнеса. Видимо, знала что-то такое, отчего состояла на особом счету. Работать к себе брала не только после успешного собеседования или по рекомендации, но и делала для каждого кандидата расклад на Таро. А вот Тельцов не нанимала ни в коем случае – у них плохая энергетика. Эмилия Петровна сидела в углу женской уборной, широко расставив полные ноги, и верещала:

– Ой, девки, сердце защемило. Щас помру, дышать нечем.

Грудь пятого размера почти вывалилась из декольте с пышным жабо. Рядом на коленках ползала ее заместитель, она же племянница, и обмахивала тетку кокошником. Пока ждали врачей, решили высвободить ценное руководство из тесной одежды. Лена попыталась расстегнуть платье, но «собачка» почему-то не двигалась. Наконец молния сдалась. Оказалось, что под платьем Эмилия Петровна обмотана для стройности какой-то силиконовой пленкой. Пришлось разрезать смертоносный кокон столовым ножом.

В самый разгар вечера, уже после того, как Эмилию Петровну увезли на скорой, Корольков решил переместиться из своего уютного зала с депутатами и менеджерами к остальным подчиненным. Он поправил ордена, встряхнул эполеты, взял шампанское, Ирину Шу и двинул в соседний холл. Госпожа Шу выглядела сногсшибательно. На ней было обтягивающее боди, расшитое стразами, сапоги-ботфорты, а сверху накинут полупрозрачный халат из органзы. Высокую прическу довершала миниатюрная шапка Мономаха.

Один из лучших работников Ханты-Мансийского завода даже присвистнул:

– Жень, ты посмотри, какая Чио-Чио-сан идет!

А вот Корольков, который сновал между столиками и чокался со всеми по очереди, делегатам не понравился. Они не признали в ряженом Николае собственного начальника.

– Это что за пидорок с усами к нашим бабам клеится?!

– Так это ж, сука, царь! Николай, н-на!

– Ну-ка, отошел отсюда, фраер. Сейчас мы устроим тебе взятие Зимнего.

И трое крепких мужиков подошли вплотную к царю, отгородив его от столика с бухгалтерами. Один из рабочих попытался приобнять Ирину Шу.

– Это что за цирк? Вы кто вообще такие? – Корольков пришел в бешенство.

– Красные комиссары, н-на! – С этими словами самый высокий из троицы зарядил Королькову в челюсть.

Ирина Шу завизжала, зазевавшийся охранник рванул от дверей и скрутил пролетариат. Злой Корольков, вытирая кровь салфеткой, удалился с поля битвы. В зале продолжала играть музыка, но все внезапно замолчали. Веселье дало трещину.

Лена присела за бухгалтерский столик, налила себе Hennessy и хлопнула рюмку до дна.

Корпоратив завершился в ночь с пятницы на субботу. Выходные Лена провела скверно. Ощущение нависшей гильотины мешало нормально спать, есть, читать. Она отменила все встречи и просто слонялась по квартире в пижаме, с грязной головой. Лена ненавидела, когда что-то двигалось не по плану. Она не боялась наказания. Тяготило то, что ее образ безупречного организатора трещал по швам, как брюки на начальнике хозотдела, когда он остервенело крутил фуэте. И теперь презирала свое отражение в зеркале.