– Нет, идею я тебе не подскажу. Хотя, знаешь что? Ты её придумай сам и сам воплоти. Это лучше, чем какая-нибудь многолетняя и многомиллиардная стройка, которая потеряет смысл прежде, чем закончится.
– Нет, не лучше. Я хочу участвовать в чем-то большом и важном. Чувствовать себя его частью. Частью чего-то, что я бы никогда не осилил один. Понимаешь? В смысле, понимаешь, в чем кайф?
– Не понимаю. Я бы чувствовал себя винтиком, гайкой, шайбой…
– По твоему мнению, это плохо, когда речь идет о чем-то грандиозном?
Я улыбнулся:
– Мое мнение обычно никому не нравится.
– Вот от этого-то мне и грустно. Правильно говорят, что сейчас люди разобщены. А все потому, что все стали настолько сложные, что тусят сами по себе, и нет никакого единства.
– Странно, что человеку, который ходит на «вираж» Петровского не хватает единства!
– Ну, знаешь… Кто бы говорил. Ты ведь и сам, между прочим, не все заряды поддерживаешь!
Старая история, когда меня пропалил за молчанием шибко рьяный паренек как раз из объединения Диего. Неужели у них все объединение такое?
– Я не поддержал один-единственный заряд, с которым был не согласен. За меня никто не будет решать, что мне заряжать, а что нет.
– Вот видишь. Ты не можешь прийти в согласие даже со своими товарищами-фанатами! Если для тебя принципиально важно иметь исключительное мнение по любому поводу, ты не боишься, что в конце концов останешься со своими мнениями один?
Глава 10
– Привет передовикам потребительского очковтирательства!
– Как ты это выговорил после праздников-то… – буркнул я, глядя на жизнерадостную и пунцовую от мороза физиономию Макса. – А тебе и работы нет?
– Да у меня сегодня авария была в центре, ну заодно и прогулять решил чуток! Как дела идут, много лесов перевели на макулатуру?
– Да хреново! Клиенты будто до сих пор лежат под елкой лицом в салат. Аренду повышают… Тут еще повестка в суд пришла…
Макс присвистнул:
– Ты-то как умудрился вляпаться?
– Да хачик один перед новым годом хотел заказать раскрутку своего ресторана, а Виталя его послал, – ответил за меня Саша.
– Я не послал. Я в этом кабинете не посылаю никого и почти никогда. Я просто отказался этим заниматься.
– А тот накатал жалобу в суд – директор рекламного агентства из межнациональной ненависти отказался меня обслуживать!
– Как амеры прям!
– Ну, здесь не Америка, и пусть на этот раз это сработает на руку нам, – заметил Саня.
– Я бы не очень на это рассчитывал! – фыркнул Максим.
– Да я выиграю, – не очень уверенно отозвался я. – Он хрен что докажет, а мне и доказывать не надо.
– Однако ближе к тридцати ты перешел в новый формат и уже доказываешь что-то уже в суде, а не на кулаках! – заметил Макс, откидываясь на спинку кресла и с хитрым прищуром глядя на меня.
– Правильно, а то и не дотянешь до тридцати-то, – вставил Сашка.
– Да не, вряд ли. Скорее всего, однажды, лет через семьдесят, от игры нашего любимого «Зенита» я прямо на секторе словлю инфаркт. Я, между прочим, с лета ни разу не дрался. И, знаешь, не жалею! Я и тогда б не стал, если б на нас не прыгнули. Я вообще драться не очень люблю.
– Будто я люблю! – хмыкнул Макс. – Это суровая необходимость! И не важно, где ты дерешься – на словах в суде или на кулаках в переулке. Суть одна – не будь жертвой! Бей первым. Пострадавших никто не жалеет. Пострадавшие всегда сами во всем виноваты. Чем человек слабее, тем больше он виноват. Если он молодой, то он кругом виноват! Потому что с пещерных времен изменилось не так уж много. Инстинкты остались те же. Особенно инстинкт пинать слабого и оправдывать сильного, чтобы и тебе от него не прилетело.