Хотя Витя старался держаться бодро, пробовал даже шутить. Он всё такой же отчаянный романтик, а вот ей уже никогда не стать прежней.

Месяц назад, оставляя послание, она думала, что расставание пойдет во благо, что это просто горькое лекарство. Но, оказалось, то было сродни хирургической операции. Ей словно вырезали целый кусок души. В какой-то момент внутри будто что-то щелкнуло, и произошел метафизический перелом: она обнаружила, что её эмоции вытесняются в сферу художественного. Люди со своими мелкими мыслями и ощущениями стали удивительно напоминать ей живописные холсты. Она глядела на их матовые лица и видела ожившие картины. Иногда даже достраивала в воображении раму. Поначалу это забавляло её, но потом стало тошно.

Кто она теперь? Потерявший душу искусствовед? Или актриса, играющая последнюю роль в драме жизни, которая обнажилась перед ней в самых уродливых и гротескных формах? Драма была повсюду. Развязка предопределена. Остался ли хоть малейший шанс сохранить свое «я»? Бросить играть роль, предначертанную ей судьбой?

Короткая передышка подходила к концу.

Мари помешала ложкой кофе. Остатки молочной пенки на его зыбкой поверхности обрели поразительную глубину. В текучих пенистых разводах кофейного вихря проступил Млечный Путь, затеплились звезды. Не первый раз возникали космические видения. После той роковой ночи в театре они неотступно преследовали её и наравне с другими болезненными образами бередили сознание.

Девушка сделала последний глоток и подала официанту знак рассчитать. Скоро за ней заедут и повезут на следующую встречу, в особняк Муравьева-Апостола. Там нужно будет согласовать с декораторами ряд вопросов по оформлению зала.

В ожидании машины она снова переключилась на каталог. Бесцельно листала его, бегло скользя взглядом по репродукциям картин и описаниям лотов. Над некоторыми статьями она начала работать ещё зимой, до их расставания.

«Лот № 20… На картине изображен момент затишья во время всеобъемлющего огненного заката. Эта крупноформатная работа демонстрирует подлинное мастерство художника в передаче атмосферы и настроения моря. Весь холст охвачен пылающими красками уходящего солнца, которое отбрасывает на зеленовато-голубую водную гладь маслянистую полосу золота, а его теплые лучи окрашивают каменистый берег на переднем плане в мягкие розоватые тона. Величественная панорама морского простора захватывает зрителя. Ощущение бескрайности усиливается благодаря тонкой трактовке перспективы и особой передаче света, напоминающей манеру импрессионистов. Печальная стая птиц, летящая навстречу горизонту, и фигуры людей на берегу наполняют художественную композицию вечерней задумчивостью…»

Что-то нарастало внутри, поднималось к глазам. И уже размылись слова, расплылись строки, и на страницу каталога капнула крупная слеза…

Он и она шли, держась за руки, по неухоженной улочке. Деревья вдоль тротуара росли не густо, но их ветви смыкались над головой, образовывая зеленый навес, через который рыжими бликами прорывались солнечные лучи. Предвечернее солнце молодило листья, озаряя их мягким и теплым светом.

– Как красиво! Как красиво! – радостно восклицала она. – Ну что ты смеешься? Ты же знаешь, как я люблю такое освещение!

– Конечно знаю, – с нежностью ответил молодой человек. – Ты и сама сейчас как будто светишься!

Девушка улыбнулась и выразительно посмотрела на своего спутника. Глубокие зеленовато-карие глаза заискрились счастьем.

Она была в ситцевом сарафане небесно-голубого цвета и выглядела в нем очень статно: легкая ткань облегала женственную, хорошо сложенную фигуру, а изящная талия, волнительно подчеркивая привлекательные формы, смотрелась даже неестественно тонкой и составляла пикантную её особенность.