Джинкочи очень часто балуются сюжетами на сексуальные темы. Сютун как-то сказал, что их интерес к сексу похож на болезнь. Сказал, что у джинкочи просто большие комплексы по этому поводу. Примерно, как у детей, которые знают, что все взрослые делают это, видели, как это делается, но сами, в силу неразвитости, возраста, лишены удовольствия и понимания процесса.

Может быть он и прав. Но я думаю, что джинкочи завораживает даже не секс, а простота воспроизведения себе подобных.

Ветер растрепал волосы парню на башне. Тот кинул вниз кривой костяной меч, обагренный чужой кровью, снял и отправил туда же шнурок с чьими-то треугольными зубами. Затем избавился от набедренной повязки. Все его хозяйство было похоже на сжавшийся детский кулачок.

Я знаю, что Сютун увидел бы в этом символизм. Каким ты приходишь в мир, произнес бы он, таким и покидаешь его. Но я вижу лишь прелюдию к следующей сцене, потому что на башню, взбивая облачный пух, взлетела женщина-птица. У нее были широкий клюв, круглые глаза и ноги, ниже колен прорастающие в птичьи лапы. Длинные радужные перья скрывали ее плечи, но не скрывали ничего другого. У нее грудь и… ну, все прочее.

Как и следовало ожидать, женщина-птица бросилась на парня. От меня, правда, ускользнуло, хотела она его спасти или намеревалась скинуть. Джинкочи, видимо, это было не важно. Он показывал возбуждение, охватывающее парня. Крупно – грудь с соском, крупно – перья, крупно…

Просматривая анимаро, я забыл, что держу в руках мега-питу, и соус из нее ползет по моей ладони. Ах! Кэми ущипнула меня.

– Что ты там не видел, Тиро?

– Да я так, – сказал я, краснея и вгрызаясь в лепешку. – Иффересно.

Фанг-Кефанг обернулся на стену и насмешливо фыркнул.

– Низкопробный хентай. Секс, и больше ничего. Кавайное сэйдзин-аниме – это другое. Оно, извини, из тебя душу вынет.

– И кое-что другое засунет, – сказал Янгон.

Фанг-Кефанг посмотрел на него как сенсей на глупого ученика – высокомерие, оттеняемое жалостью.

– Кавайное сейдзин-аниме – это когда переживаешь за героев, – поучительно сказал он. – Это глубина, завязанная на сексуальный аспект. И на психологию насилия, и на комплекс жертвы, и на подсознательные желания и фобии.

– О, да, глубина! – со значением произнес Янгон.

Сбитый с толку репликой Фанг поморгал.

– Что? – спросил он.

Янгон зашевелил пальцами перед его лицом.

– Тентакли из глубины!

– Дурак, – оценил Фанг-Кефанг.

Он замолчал и напоказ взялся доедать свою вторую мега-питу, поворачивая ее то одним, то другим боком, словно выискивая самые вкусные места. Чувствовалось, что ему есть, что сказать, но он держал это в себе, заменяя слова сердитым сопением. Янгон же, кажется, ждал схватки.

Они нередко выясняли, кто как понял «Лолифан», или до хрипоты оспаривали друг у друга первенство в расшифровке хитросплетений ста пятидесяти серий «Тысячи синих имен Юкио Шивазивары». Каждый считал себя непревзойденным знатоком анимаро последних десяти лет и, несомненно, полагал другого дилетантом-неудачником. Или слепошарой задницей. Или мешком дерьма.

Я, пожалуй, мог бы поучаствовать в их спорах.

Мы все росли на одних и тех же аниме и манга. Крабик сопроцессора, впечатанный нам в головы в инкубаторе, с самого раннего детства кормил нас контентом государственных сетей, перемежая красочные истории о малышах-героях и добрых духах-джинкочи рекламой «До-Юй», «Цуцуи» и инвестиционных фондов «Тэга», предлагающих вложить свободные йены в портфельные акции: «Клиент! Вы будете расти с вашим капиталом!».

Бесплатная аниматека у сетей была обширная. И хотя новинки попадали туда с полугодичной, а то и годичной задержкой, нас это нимало не беспокоило. Подумаешь! Мы смотрели все, начиная от «Ангела Аю» и заканчивая «Ямбуном и бабочкой». Мы росли, и нам открывались доступные возрастные рейтинги.