– Подойди, – усмехнулась она, давно привыкшая к восхищенным взглядам мужчин. Было бы странно, если бы он вообще не обратил на нее внимания, – Тебя зовут Кефеем, не так ли?

Оказывается, она не только заметила его, но уже успела выучить имя.

– Подойди, – повторила она, видя его промедление.

Он повиновался. Юлия приподняла подол лазоревой столы, открывая его взорам две прелестные ножки в кожаных сандалиях.

– Перешнуруй их мне, – попросила она, сопроводив слова лукавой улыбкой, – моя рабыня слишком туго затянула ремешки.

Он медлил, не веря собственным ушам. Эта великолепная женщина, знатная патрицианка заигрывает с ним? Рабом! Только сейчас он действительно поверил хозяину и его рассказам о неразборчивости своей жены. Видит ли она людей или мужчины для нее только трофеи?

– Исполняй приказ. Что же ты? – слегка нахмурилась Юлия.

Он послушно опустился подле нее, чувствуя отвращение и желание одновременно. Ее красота притягивала, осознание прочности – отталкивало, но все-таки не настолько, чтобы отказаться от неожиданного дара в виде двух бесподобных ножек.

Медленно он расшнуровал и заново затянул мягкие ремешки на тонких лодыжках, наслаждаясь каждым новым прикосновением к бархатистой коже ее ног, потом его пальцы скользнули выше, в неосознанном стремлении продлить удовольствие. Кровь гулко стучала в висках, голова кружилась от сладкого запаха женского тела.

Он силой заставил себя остановиться, отшатнулся с невольным стоном прочь.

– Да простит госпожа мою дерзость, – хрипло выдохнул он, – Я позволил себе забыться.

– Продолжай, – насмешливо бросила она, – Мне понравилась твоя дерзость.

Он поднял на нее пылающий взгляд, в котором отразилась все та же борьба жажды обладания с отвращением. Как же все-таки она порочна! Неужели ей все равно, кто приласкает ее сегодня?

– Пожалуй, я откажусь от столь великой чести, – проговорил он совершенно серьезно, поднимаясь на ноги.

Юлия поднялась вслед за ним, взирая на него чуть удивленно и заинтересованно. Еще никто не посмел отвергнуть ее, когда она просила о близости.

– Сам виноват, – промолвила она глядя в непроницаемо черные глаза молодого раба, – второго шанса у тебя уже не будет.

Развернувшись, она еще раз сверкнула в его сторону взглядом, манящим и насмешливым одновременно, намеренно задела его бедро рукой и пошла прочь. А он едва удержался от желания поймать ее за полы развевающихся одежд.

Большой цирк помещался в долине между двумя римскими холмами Палатином и Авентином. По форме он представлял собой вытянутый эллипс – девятьсот шагов в длину и двести двадцать пять в ширину. Места для зрителей шли ярусами – нижние каменные, предназначались для родовитых патрициев и всадников, верхние – деревянные для народа попроще. С двух коротких сторон в промежутках между холмами напротив друг друга располагались ворота Помпы и Триумфальные ворота. Над воротами Помпы – ложи магистрата, устраивающего игры. Здесь обычно восседал Домициан с супругой, нынешний император, «государь и бог» как он велел величать себя с недавних пор.

По центру, вдоль беговых дорожек, со смещением в сторону триумфальных ворот, тянулась узкая платформа, украшенная египетскими обелисками и колоннами с перекрытиями. Платформа закруглялась с обеих сторон, завершалась конусами – метами – по три с каждой стороны.

Утром Юлии пришлось некоторое время провести на кухне, отдавая последние распоряжения, поэтому на свой балкон, к гостям, она вышла как раз тогда, когда из-под ворот Помпы показалась торжественная процессия во главе с цезарем и консулами.

Впереди на золотой колеснице, запряженной белоснежной четверкой, ехал великолепный Тит Флавий Домициан, государь и бог, разряженный в пурпурные, расшитые золотом одежды. Его чело венчала золотая тиара с изображением всей капитолийской триады: Юпитера, Юноны и Минервы.