– Может, нам… – Я помедлила. – Может, надо сжечь что-нибудь для ее тени?

Я видела похороны только дважды. Первый раз – в Суоне, когда мимо усадьбы Бекина прошествовала оглушительная похоронная процессия: дети и взрослые рыдали, потрясая маракасами из тыкв-горлянок и до синяков колотя себя в грудь.

Второй раз – здесь, в Детском Дворце, когда Дайо помазал в Совет Тео из Спарти.

В тот момент, когда Дайо коснулся лба Тео, кандидатка из Спарти по имени Йанте поднялась из-за обеденного стола, спокойно направилась в Зал Снов и выбросилась из окна.

Когда принесли ее тело, слуги Детского Дворца тоже завывали и били себя в грудь, как плакальщики из Суоны. Но я заметила, что глаза их были сухими. Вопли являлись лишь частью ритуала: считалось, что похоронить усопшего неоплаканным – значит навлечь на себя беду, а оплакать девочку из Спарти было больше некому. Йанте пересекла две тысячи миль, чтобы добраться до Олуона и попытаться получить место в Совете. Как я позже узнала, многие из неудачливых кандидатов добирались до столицы в одиночку и не могли позволить себе путешествие домой через камни переноса.

Когда плакальщики удалились и в Зале Снов воцарилась тишина, к злополучному окну тихо подошла Верховная Жрица Аритсара. Мбали навещала нас чаще остальных членов Совета. Ночью она прохаживалась между нами, успокаивая детей помладше, которые обмочили постель, и разговаривая с теми, кто просыпался от кошмаров.

Притворившись спящей, я наблюдала, как Мбали поставила на подоконник лампу с пальмовым маслом и вынула из кармана тонкую ткань – пояс кандидатки Йанте.

Жрица плакала – настоящими слезами, не чета показным крикам, которые звучали здесь ранее, – и поднесла уголок пояса к лампе. Ткань загорелась, в комнате внезапно похолодало. Я застыла от ужаса, видя, как прозрачная девочка вплыла в Зал Снов по воздуху – тени цеплялись за силуэт, как шлейф.

Она двигалась прямиком к Мбали.

Я вскочила, чтобы предупредить жрицу, но та остановила меня жестом.

«Не стоит, – объяснила Мбали. – У нее почти не осталось времени. Тени могут появиться только единожды после смерти. Часто они не приходят совсем… если умерли без сожалений».

Верховная Жрица осторожно протянула руки. Тень Йанте бросилась к ней и, к моему удивлению, обняла Мбали… она вела себя, как живой ребенок.

«Я буду по тебе скучать», – пожаловалась Йанте.

«Разве что недолго, – сказала Мбали, поцеловав прозрачную девочку в макушку и пытаясь унять собственную дрожь. – Там, куда ты идешь, ты не станешь скучать. Никогда. Ступай же, дитя. Ты наконец свободна».

Затем она прошептала благословение, и Йанте исчезла.

– Нам нужно сжечь какую-нибудь вещь твоей матери, – обратилась я к Санджиту, взяв масляную лампу. – И ты сможешь увидеть ее снова.

Лицо Санджита озарилось надеждой. Поколебавшись, он достал из кармана золотой ножной браслет.

– У меня есть только это.

– Необязательно сжигать весь целиком, – утешила его я, отцепляя от цепочки один из крошечных колокольчиков.

Я увидела воспоминание: женская нога отбивает ритм на пыльном полу, неподалеку раздается низкий смех. Я бросила колокольчик в лампу, глядя, как металл съеживается и плавится.

Ничего не произошло. Воздух оставался неподвижен. Санджит выглядел огорченным.

– Мбали считает, что тени появляются, только если их что-то терзает после смерти, – заметила я. – Или если им необходимо тебе что-то сказать. Возможно, это хороший знак.

Он кивнул, как деревянный. Отчаянно желая чувствовать себя полезной, я научила Санджита благословению, которая Мбали произнесла над тенью Йанте.

А потом мы сказали хором, глядя на огонь в лампе: