Я вдруг поняла, что надо позвонить Софии. Вряд ли она узнает про Яшину болезнь из газет или телевизора. Я всё же очень надеялась, что журналисты не пронюхают, где мы и что случилось с моим мужем. Но Яша заезжал к ней каждую пятницу, если был в Москве, или хотя бы посылал водителя, который привозил продукты и выносил мусор. Так получилось, что София жила одна, и Яша заботился о ней, как мог. Как умел.

Я потянулась за телефоном, но вспомнила, что уже ночь. Здесь, в залитой искусственным светом палате с опущенными жалюзи, я совсем потеряла чувство времени. Обязательно позвоню Софии завтра. Иде, увы, позвонить уже не удастся.

– Оля!

Яша снова стянул маску, приподнявшись на локте. Я едва успела вернуться в свою кровать, как снова ему понадобилась.

– Оля, мне нехорошо.

– Если бы тебе было хорошо, мы провели бы эту ночь дома, – пробормотала я, вставая. – Позвать врача?

– Нет. Просто посиди со мной.

Больше всего на свете мне хотелось лежать. Меня знобило, казалось, что суставы кто-то выкручивает в обратном направлении, болела голова. Но мой Яша, мой вечный ребёнок, требовал внимания, и я не могла сказать «нет».

Я села возле него, взяла его за руку:

– Хочешь что-нибудь?

Он покачал головой и прикрыл глаза, как-то сразу успокоившись. «Мы долюбливали наших мужей за их матерей, слишком замученных послевоенным бытом». Не знаю, откуда в моей голове всплыла эта фраза, наверное, из какого-то фильма или прочитанного романа. Но кто бы её ни придумал, он был абсолютно прав. Я никогда не встречалась с матерью Яши: она умерла до нашего с ним знакомства. Но по его скупым рассказам я сделала вывод, что она всегда держалась с ним отстранённо.

– Ты же мальчик, ты не должен плакать, – говорила она, когда он приходил с разбитой коленкой.

Если коленку разбивала София или Ида, мать поднимала жуткий переполох, дула на ранку и доставала из шкафа припасённые к празднику конфеты, которыми полагалось утешать пострадавшего ребёнка. Думаю, она никогда не сидела вот так возле температурившего Яши, не читала ему книжки, пока он приобретал на всю оставшуюся жизнь иммунитет от кори, свинки и ветрянки. Он, как и все его ровесники, переболел всеми возможными детскими болезнями и, как все в его поколении, считал себя практически неуязвимым. Ещё две недели назад в интервью какой-то газетёнке, позвонившей ему в разгар наших гастролей, он уверенно заявил:

– Коронавирус? Какой ещё коронавирус, бог с вами. У меня сейчас концерты, полные залы! Люди в восторге. Надо заниматься делом и дарить окружающим позитивные эмоции, тогда вас никакой вирус не возьмёт. А всё остальное – глупые выдумки и нагнетание паники!

И вот мы здесь. Он дышит через маску, а где-то в лаборатории девушка в противочумном костюме сидит над его анализами и выявляет штамм коронавируса.

Может быть, из-за этой детской недолюбленности он вырос таким ласковым? Я помню наши первые годы жизни вместе. Бог мой, мы почти не вылезали из постели. И даже если мы не занимались тем самым, он постоянно находил повод меня обнять, поцеловать, просто прикоснуться ко мне. Я чувствовала себя самой счастливой женщиной на свете. Как жаль, что сказка продлилась недолго. В какой момент ему стало меня мало? Я не успела постареть или располнеть, обзавестись какими-то изъянами внешности или характера, которые хоть как-то бы его «оправдывали». Просто не успела.

Про моё детство рассказать гораздо проще. Оно зафиксировано не только в моих, ещё довольно подробных и чётких воспоминаниях, но и в многочисленных фотоснимках. Родители регулярно приглашали фотографа, водили меня в ателье и бережно собирали карточки в семейный альбом. Который потом я нашла в коробке со всяким хламом в офисе Яши. Не представляю, как он там оказался. Наверное, при очередном переезде он разбирал вещи и всё ненужное, с его точки зрения, отнёс на работу, где много свободных шкафов. А может быть, журналисты так часто просили его фотографии для публикаций, что он, не глядя, сгрёб домашние альбомы, в которые попал и мой, и вручил их Сергею. Альбом я, конечно, забрала, вернула домой. Но, сев его перелистывать, вдруг осознала, что каждую фотографию помню до мельчайших подробностей.