– А Кравченко?

– Я только про девок. А с ним сама разбирайся, хотя я могу ему сказать, но разве он послушает. Давай, показывай свою красоту.

Лиля задумалась на секунду, а что тут такого, пусть смотрит, пусть завидует, и задрала футболку до самого подбородка

– Красоооотиииищаааа, – простонала Таня. – А можно потрогать?

– Трогай уже, – обречённо согласилась Лиля, – всё равно не отстанешь.

– Это тоооочно, – не меняя интонацию ответила та, и осторожно прикоснулась к упругим округлостям. – Вот бы мне такие… А лифчик у тебя уже есть?

– Какой лифчик. Мать ещё ничего не знает.

– Вот ты дура, Зайцева, разве можно было такую красоту прятать. Как тебе удавалось?

– Я бинтами эластичными каждое утро обматывалась.

– Точно – дура. Это же больно.

– Ещё как. Сегодня всю ночь проревела, а утром не смогла их затянуть. Сильно болели. Так и пошла, – Лиля вздохнула. – За что и получила.

– А знаешь, – задумчиво произнесла Таня, – есть у меня один способ как Кравчено отомстить.

После уроков она постучалась в дверь кабинетика, в котором сидел физрук и долго не выходила оттуда. Лиля стояла рядом и до её слуха долетали лишь обрывки фраз и приглушённый смех.

– Всё, договорилась. Послезавтра на физре будет комедия. Только ты делай то, что я тебе скажу. Опозорим Генчика при всех.

– Хорошо.

Первое, что было обнаружено в тот день в раздевалке – это несколько дыр, просверленных в фанерной стене, за которой было необычайно тихо, слышались лишь возня и сопение. Все девчонки сгрудились в сторонке, уступив место Лили, которая покрывшись пунцовыми пятнами, демонстративно переодевалась возле своего шкафчика. Когда она сняла школьную форму, оставшись в одних трусиках, за стеной раздался восторженный вздох и началась толкотня, мальчишки боролись за право прильнуть к дырке и увидеть то, чего раньше никогда не видели… И вот, на самом пике представления, раздался зычный голос Игоря Романовича:

– Мальчики! Бегом все в зал! Тридцать секунд на построение! Опоздавшие получают неуд в четверти!

За стеной зашумели, затопотали, засуетились…

Когда хохочущие девчонки, прикрывая рты ладошками, вбежали в зал, то увидели очень странный строй, поскольку он выделялся своей необычностью – у всех мальчишек что-то очень сильно оттопыривало трусы. Скрыть это за тридцать секунд было невозможно, а неуд получать было страшно. Так и стояли они по стойке смирно с понурыми головами и гордо торчащими писюнами. Физрук давился от смеха, но делал серьёзное лицо, и совсем потерял контроль над собой, когда спустя какое-то время из раздевалки вышел тот, ради которого всё это шоу и было задумано. Генчик постоял немного в дверях, и демонстративно подтянув трусы, в которых все уже было нормально, чеканя шаг проследовал в конец строя… Оказалось, что неуд для него был меньшим позором.

Лиля проводила его восторженным взглядом, а он даже не повернул голову в её сторону, хотя ещё пару дней назад обещал изничтожить. Что-то странное ощутила она внутри себя, как-то иначе застучало сердце, ком образовался в горле и томление какое-то внутри началось, похожее на волнение, почти как пред серьёзным экзаменом. Ей хотелось смотреть на Гену, хотелось вдыхать его запах и очень сильно хотелось прикоснуться к нему. Откуда она могла тогда знать, что именно так даёт о себе знать любовь. С каждым днём это жгучее чувство усиливалось, особенно невыносимы были ночи, когда непонятные мысли роились в голове, не давая уснуть и причиняя почти физическую боль. Лиля ничего не ела, забросила все свои кружки и секции, начала отставать по предметам и даже немного похудела, чем вызвала ещё большую зависть у девчонок, но всё безрезультатно – для Гены она словно не существовала. С каким удовольствием и благоговением восприняла бы она его прежние приставания, стерпела бы все унижения, даже не заплакала, если бы он снова пнул её ногой по заднице.