Целый ряд дверей, ведущих в «помещение безопасности», действительно обнаружился в глубине этажа. Попасть к ним можно было, пройдя от главного лифта прямо и налево на втором повороте – это Хельга сразу запомнила. Чтобы зайти в такую комнату, карта не требовалась, но внутри не было ничего ценного, кроме запасов еды и однообразной мебели. Из-за этого помещение больше напоминало дешевую комнату отдыха.

Старомодных белых халатов никто не носил. Необходимость в них появлялась при работе в лаборатории. Однако определенный стандарт одежды существовал, поэтому какому-нибудь своенравному Тонни не разрешалось заявляться в гавайской рубашке и шортах. Хельгу это более чем устраивало. Пиджаки и блузы она ненавидела и надевала только в особых случаях. А вот темных расцветок кофты различных фасонов дарили ей комфорт и ощущение собственной привлекательности.

График у Хельги не был плотным: три дня в неделю на беседу с определенными группами лиц и еще один, посвященный исключительно бумагам.

– С десяти утра до шести вечера. Час на перерыв, – прочитала Хельга в заботливо распечатанном списке-напоминании. – Могу я выбрать вторник выходным днем? Я хожу в кружок рисования.

– Само собой, – разрешил доктор Траумерих.

Он оказался понимающим и добродушным не только к гостям, но и к сотрудникам своего отдела. «Мягкотелый» – так обычно отзываются о таких людях.

– У тебя уже была практика, верно?

– Когда заканчивала обучение. А еще потом устраивалась в частную клинику, но мне там не понравилось.

– Плохие условия?

– Плохой коллектив, – выдохнула Хельга. – Атмосфера враждебности не настраивает на работу. Вроде как они там привыкли, что к ним приходят «свои», и когда в клинику устраивается новичок не из их круга, его быстро выжимают.

– Никогда туда не пойду, – прочитав название клиники в резюме, усмехнулся доктор Траумерих. – Окружающие люди так или иначе многое привносят в стандартное течение рабочего дня.

– Но дело было не совсем в их… агрессивности. Меня поразило не столько их негативное отношение ко мне, сколько однообразие методов травли, – продолжила Хельга, немало удивив собеседника. – Я сначала подумала, что смогу извлечь огромную пользу, наблюдая за их потугами довести меня до срыва. Может, даже книгу об этом напишу, где классифицирую все приемы. Однако… они начали повторяться и вскоре наскучили мне.

Уильям вскинул брови, но от комментариев воздержался. Он и сам мог немало рассказать о взаимоотношениях в коллективе, ведь среди его коллег были как малообщительные и замкнутые личности, так и преувеличивающие собственную значимость эгоисты.

Нынешний «товарищ по халату» Уильяма Траумериха, обладатель докторской степени по биологии Стив Амберс, по мнение Хельги, относился как раз ко второму типу. Он страдал недугом многих молодых и незаурядных исследователей его возраста – считал остальных людей, не разбиравшихся в хорошо изученных им вопросах, на порядок глупее себя. Знакомство с ним оставило у Мантисс спорные впечатления. Когда доктор Траумерих представил ее коллеге, поставив того перед фактом, что с новенькой придется делить один кабинет, Стив ответил:

– Я в принципе люблю делить только клетки, но симпатичной сотруднице могу и уступить.

– Хельга – дочь Эдгара Мантисса, – как бы между прочим обронил Уильям.

– Здорово. Наконец мы решим эту напасть с шутником.

Пусть это и было правдой, слова доктора Амберса прозвучали отстраненно, что не могло не царапнуть слух Хельги. Ему словно все равно, с кем его знакомят: стулом, схемой удачного подхода к задаче, человеком… Мантисс не могла винить Стива за равнодушие (в конце концов, никто не обещал устроить вечеринку в честь ее появления), но и не замечать отношения к ней как к инструменту достижения цели тоже не получалось.