Отвлекшись, Дмитрий полностью погрузился в фильтрационные дела. Сколько их он уже перевидал за все время работы в СМЕРШе? Сотни, наверно. А может, и тысячи. В контрразведку пришел в сорок третьем. Уже год прошел или даже больше.

Время тянулось медленно. То ли настрой сегодня был такой, то ли погода – за окном начался дождь. Еще и болезненно заныло некогда раненное правое предплечье. Юркин, не скрываясь, поморщился. Оторвавшись от очередного протокола, он мельком посмотрел на Митькова. Тот хмурился и внимательно изучал лежащий перед ним лист. Капитан решил выйти покурить. Он уже достал портсигар, но, покрутив в руке, отложил. Это надо добить, а там можно и перекур устроить.

По мере работы лицо Дмитрия все больше хмурилось. И было от чего. Накануне, во время допросов бывших узников, его внимание привлек один тип. Звали его Захаров Павел Владимирович – по крайней мере, так он представился. Рядовой. Со слов заключенного, в плен он попал в прошлом году, когда в составе группы из пяти человек отправился в тыл противника за «языком». Вылазка оказалась неудачной – они наткнулись на немцев, которые перебили группу, а сам Захаров, будучи без сознания (как он сам пояснил, из-за ранения), был схвачен.

На первой взгляд в его истории не было ничего подозрительного. Бывший заключенный не запирался, не утаивал ничего. Он охотно рассказал свою историю, назвал номер части, в которой служил до плена, и данные командира. Да и видок у него на момент освобождения был соответствующий: тощий, со шрамами и ссадинами. Но что-то Юркина в его истории настораживало. И пока он сам не мог понять, что именно.

От мыслей капитана отвлек скрип стула рядом. Он невольно поднял глаза и увидел Митькова, который выходил из-за стола, держа в руках кисет. «А вот это хорошая идея», – подумал Дмитрий и тоже решил отлучиться на перекур.

Они вышли в курилку вместе со старшим лейтенантом. Юркин снова полюбовался, как ловко и быстро парень сворачивает самокрутку, и невольно спросил:

– Ты где так научился папиросы крутить?

Митьков улыбнулся:

– Приятель один научил. Еще в детдоме.

– Так ты детдомовский?

Старший лейтенант кивнул.

– Меня подобрали еще беспризорником, – пояснил он. – У нас многие потом пошли по кривой дорожке. Кто воровать стал, а кто и сгинул.

– А тебе, значит, повезло?

– Повезло. Мне попалась одна хорошая женщина. Учительница. Детишек учила еще при царе. Когда мы встретились, ей уже было лет за пятьдесят. Ну, она и взяла меня под крыло.

– Что, вот просто так? – прищурился Юркин. – Из жалости?

– Не совсем. Я тоже ее об этом спросил. Наталья Васильевна рассказала, что я ей напомнил младшего брата, который умер еще ребенком. Но я ей очень благодарен. Она мне помогла.

Парень глубоко затянулся. Видимо, сейчас он был не прочь рассказать немного о своем прошлом.

– Там ведь как вышло? Мы с Колькой Грошом – прозвище у него такое было – решили залезть к ней в карманы да в сумочку. Из детдома удрали, шлялись по рынку, высматривали всяких зевак, у которых можно было поживиться. И тут она идет. Одета скромненько, но Колька мне на нее указал, вот, мол, дамочка при денежках. Умел он в этом разбираться. Ну, и залезли.

– И вас сцапали, – не спросил, а констатировал капитан.

– Сцапали. Какой-то прохожий заметил и поднял крик: «Гражданка, вас грабят!» Я и опомниться не успел, как прибежал милиционер, а меня схватили. Колька вовремя удрал, а я остался. Повели меня в милицию, а там Наталья Васильевна вступилась за меня, мол, не ломайте мальчику жизнь, ему и так не повезло.

– Ну, как всегда.

– Да. Но говорила она это так, что мне даже совестно стало за то, что полез к ней в сумку. Уговорила она отпустить меня. Мы с ней вышли, она отвела меня в какое-то кафе, угостила чаем с пирожными. – Михаил невольно улыбнулся. – Я их тогда первый раз в жизни попробовал. Мы с ней долго говорили. Она сначала навещала меня в детдоме несколько раз, а потом забрала. Усыновила. Отдала меня в школу, я выучился. Потом поступил в институт.