– Владимир Антонович!

– Да. Но это еще и русофобия, – профессор поднял палец и хорошо замолчал. —Чистейшей воды русофобия. Отрицание не только наших ценностей, но и права на то, чтобы русское общество – в разные этапы, пусть и непростые, – имело цивилизованный облик. «Гамлет» у Коноевского – это не больше чем повод заявить о том, что благородным может быть только внутренний эмигрант, метящий во внешние, а окружен он тотальным пьянством, воровством, казнокрадством, оскотиниванием…

Несмотря на то, что фонтан было не заткнуть, Олегу нравилось – в перспективе. По крайней мере, ключевые моменты вроде «русофобии» нарезать можно было хорошо. Он запоздало пожалел, что не поставил профессора к другой стенке, так, чтобы сзади был Высоцкий, ну да ладно. Тем более, выпалив залпом втрое больше оговоренного, профессор вдруг как будто выключился, быстренько закруглил разговор и почти вприпрыжку побежал обратно в зал. Валере пришлось даже чуть догонять, чтобы вернуть микрофон.

Так. Ладно. Пока все, вроде, складывается. Выдохнуть – и дальше.

Олег не был склонен к жестам типа «с богом» и прочему «сверим часы», но тут пришлось, действительно, сверить, и выдержать четыре минуты перед дверьми, похожими на каравай, у которых парень из охраны предусмотрительно подменил билетершу. Им подобрали неплохую диспозицию: скромный боковой ход, позволявший до поры оставаться незамеченными в проходах, но быстро затем оказаться перед сценой. Все было идеально просчитано по схемам зала. Короче – маленький «Норд-Ост».

Однако на сцене Олег сразу же увидал такое, что коротко ткнул Валеру, и они немедленно выдвинулись на середину, никого не дожидаясь. На сцене стоял трап. То есть настоящий (кажется) авиационный трап, причем, такой советский, где машинка внизу (самоходная часть) – это такая именно машинка из шестидесятых, как машинки в классических иллюстрациях к «Незнайке». Господи, да где достали? Как втащили в театр?.. Не склонный демонизировать своего героя (как делали многие), Олег готов был на миг поверить в сверхвозможности Коноевского… Уже потом он рассмотрел другой реквизит, не менее исполинский, но уже, конечно, примитивно-картонный: нечто вроде египетских пирамид, оклеенных баннерами в виде чеков «Березки». В общем, за этим стояла символика, которая мало что говорила людям его поколения (сам-то он вычитал про «Березку» в рецензиях), поэтому пока он больше оценивал всё технически – насколько внушительно будет смотреться в кадре.

Может, их вела судьба? – но, опоздав, они попали на самую визуально-вкусную сцену. С вершины трапа, откуда-то с верхотуры, две длинноногие блондинки в форме бортпроводниц (и тоже, кажется, советских) бережно спускали вдрабадан пьяного молодого человека в серой генеральской шинели. Жаль, что Валера, вскинувшись, успел снять лишь нижнюю половину этого впечатляющего схождения с небес. Но да и то было хорошо.

Пока Олег с Валерой возились, обменивались жестами, реплики актеров внизу сцены как-то прошли мимо них, они услышали только громогласный, вальяжно-пьяный генеральский окрик:

– На вопрос губки – какой ответ может дать королевский сын?

– Вы принимаете меня за губку? – смиренно спрашивал некто в костюмчике – таких было несколько.

– За губку, которая впитывает щедроты короля, но он держит их – как обезьяна орехи – за щекой. Раньше всех берет в рот, чтобы позже всех проглотить. Когда ему понадобится то, что вы скопили, он нажмет на вас – и, губка, вы снова сухи. А впитываете вы – слюни! – «генерал» победно оглядел зал и очень натурально покачнулся. – А слюней у него – много! – Он с детской радостью принял рулады зала. – У него полон рот слюней! Сиськи-масиськи…